— Поверь моему слову, — проворчал он, потирая ушибленный лоб, — как только этот долбаный парк заработает и как только в него повалят люди,
Я задумчиво крутанул хрустальные стенки в руке. Красноты осталось только на донышке — я и сам не заметил, что уже столько выпил.
— А не проще тогда снести парк до открытия?
— А если он хоть пальцем тронет парк, то этот город уничтожит уже рай, — проворчал Бахус, наливая мне еще. — В отместку. Уж поверь, есть там один палач, и характер у нее не лучше, чем у папочки. Только слушает не его, а рай…
— Что? — я немного запутался. — А Джи что, из ада?
Красная жижа в моем бокале по виду мучительно напоминала кровь. А про других палачей я не слышал.
— А ты что думал, — фыркнул Бахус, — что такое исчадие может появиться в раю? Они ж там все это… чистоплюи, — он презрительно сплюнул прямо на пол, — элита! А для грязной работы у них есть она, одна на весь рай. Сидит там как собака на цепи и только и ждет, когда с нее снимут эту цепь и скажут “фас”!
Хрустальные стенки ткнулись в мои губы, чтобы вместе с вином полегче переварить этот факт. А ведь и правда, Джи у них там как на цепи — даже поцеловаться по своей воле не может. Да и характер у нее совсем не ангельский.
— А как она вообще там оказалась?
— Да очень просто, — без раздумий отозвался мой собеседник, — из-за твоей демоницы!..
Ну конечно, есть в этом мире хоть что-то, к чему непричастна Би? Я с досадой сделал еще глоток.
— Обнаглела настолько, что задумала потягаться с небесами, — пояснил Бахус, вытряхивая последние капли из бутылки прямо в рот. — Вот раю срочно и понадобился палач, чтобы устроить геноцид библейских масштабов…
Отбросив пустую бутылку, он снял с полки новую.
— Мозгами Джи никогда не отличалась. Люди в гневе умом не блещут, а она вообще чистое воплощение гнева. Идеальный вариант! Ее подобрала Ангел Доброты, нашептала ей что-то про правду и добро, так у рая и появился Ангел Возмездия. И ее первым заданием стало уничтожение башни, а вместе с ней и целой цивилизации…
— Разумеется, ради правда и добра, — с сарказмом заметил я.
Пробка со щелчком улетела в бутылку. Несколько красных капель, брызнув в стороны, попали на стойку и его рубашку.
— Джи последняя, — сказал Бахус, наполняя свой бокал и подливая мне, — кто думает, что рай — это добро. Самые тупые уже поняли, но не она.
Я молча подтянул к себе хрустальные стенки. Казалось, по моим венам уже бегало вино — так много его было внутри меня.
— Правда, — мой собеседник пьяно хмыкнул, — достала она их уже невероятно! Даже Ангел Раскаяния уже раскаялся, что ее позвали в рай…
— Ну так и вернули бы обратно, — прихлебывая, заметил я.
— О нет, они ее никогда не вернут! Единственное, что они могут противопоставить
— А что их шеф? — не понял я.
— Архитектор, — поправил Бахус. — Конечно, он не может рушить! Точнее, может, но не будет. Это одно из его правил. А свои тупые правила он не нарушает сам и не позволяет нарушать другим…
Я снова прижал бокал к губам. Вино обильно полилось внутрь, разнося все сказанное по мозгу. Если подумать, эти бессмертные в своих войнах по-настоящему ничего и не теряли, а потому для них так легко сносить города и рушить цивилизации. Мой взгляд невольно замер на стойке — на красных каплях, так похожих внешне на кровь.
— А как же люди? — спросил я.
— А когда их интересовали люди? — заплетающимся языком отозвался Бахус. — До фейерверка твоей хозяйки у нас чуть ли не каждое десятилетие была мясорубка, где они выясняли, кто главнее. Это только в последнее время относительно тихо… Спасибо ей, конечно. Хотя и не за что ее благодарить. Так что, — его взгляд, до этого плававший в бокале, сфокусировался на мне, — хорошо, что ты ее бросил…
Я даже и не думал, что одной фразы будет достаточно, чтобы мозг протрезвел. Хрустальное донышко со звоном опустилось на стойку.
— Я ее не бросил, — отчеканил я.
— Ну и зря, — Бахус сделал глоток.
Чувствуя, что больше не хочу продолжать разговор, я спрыгнул со стула.
— Всего хорошего.
Он что-то пробулькал в ответ, продолжая пить. Покачиваясь, я направился к выходу — ноги не особо слушались, то и дело норовя подвернуться и оставить меня на ночь в этом баре. Дверь со скрипом распахнулась, и уличный мрак ударил прямо в лицо, то ли бодря, то ли добивая. Выйдя, я прислонился к декоративной бочке и засунул руку в карман. Пальцы мгновенно нащупали потертую золотую пластину и крепко сжали ее. Медальон был на месте. Я бы себе не простил, если бы он где-то потерялся.