Гарем Ивана Грозного

И вдруг Марьюшка похолодела. Что же она несет, неразумная? Кому – сыну своего супруга! – выбалтывает все, что накипело на сердце! Кому – наследному царевичу! – высказывает, что хотела бы родить его соперника! Пусть Иван Иванович и назначен сейчас преемником отцова престола, однако разве не бывало так, что права старшего сына ущемлялись в угоду младшему, бесправному, но любимому? Вспомнить хотя бы не остывшую еще в памяти народной тяжбу меж отцом Ивана Васильевича Грозного, Василием, и его старшим братом Иваном Молодым, а потом сыном этого Ивана Дмитрием? Кровавое было дело… как и всякое дело о престолонаследии. Иван Иванович небось знает, каков неровен, непостоянен нрав его батюшки, он сто раз соломки подстелит, чтобы не запнуться на пути к трону.

Что знала Марья о царевиче до сей минуты? Необычайно схожий с отцом внешне, он был плотью от плоти его. По слухам, превосходил отца в жесточи. Не зря же был неотступно при царе в новгородском и псковском походах, сам вел сыскное дело Басмановых, Вяземского, Висковатого и прочих, расследовал преступления Бомелия и ни единым словом не вступился за своего дядю и приятеля, Протасия Юрьевича Захарьина, которого среди мнимых или действительных изменников назвал шельмовской лекарь Елисей. Иван Иванович был сластолюбив, как отец, и успел за десяток лет трижды жениться, причем две его супруги уже отправились в монастырь.

Нашла кого просить о милости! Что ему какая-то там шестая, а не то седьмая или даже восьмая отцова женища[106] с ее горючей тоской и мечтами о ребеночке? Да он одним пинком отшвырнет со своего пути или вовсе раздавит!

– Сударь мой, – прошептала Марьюшка дрожащими губами, – не погуби! Будь милостив, пожалей меня, бедную! Прости бабу глупую, ничего отцу не сказывай!

И вдруг почувствовала, что руки царевича подхватили ее и подняли. Лица их сошлись вровень, глаза смотрели в глаза, дыхание смешивалось, и губы были рядом.

– Не говорить отцу? – шепнул Иван. – Ладно, не скажу! Но и ты молчи!

И в следующий миг его рот припал к беспомощно приоткрытому рту Марьи, а еще через мгновение Иван с силой толкнул ее на постель и упал сверху, вдавив в пуховики всей тяжестью.

Дыхание перехватило, и беспамятство начало затягивать разум, как сумерки затягивают свет дня. Всей ее силы – женской, слабой, слезливой – не хватило бы, чтобы отбиться от рук его и тела. Да она и не отбивалась…

В это время темная тень неслышно спорхнула с печи в царицыной светлице, где она таилась до сего времени незамеченной – царевич не догадался заглянуть на печь! – и приблизилась к двери.

Это был невысокий ростом, вдобавок еще и сгорбленный, тщедушный мужчина. Отыскав в дверях щелку, он долго смотрел на биение тел среди пуховиков и одеял, а потом, когда объятия разомкнулись и нечаянные любовники бессильно распростерлись на постели, соглядатай удалился, не особенно заботясь о сохранении тишины, потому что никто из них ничего сейчас не слышал, кроме безумного стука своего сердца.

НАВЕТ

Кажется, никогда еще англичанам не было так привольно в России, как в те годы. Московская английская компания расширялась, тесня немецкие торговые дворы: это была хоть не полная монополия, на которой настаивала королева Елизавета, но очень близко к тому. Представитель компании Джером Горсей был вхож к государю и пользовался его особым доверием, особенно с тех пор, как привел в Россию три судна, нагруженных свинцом, медью, селитрой, серой, порохом – боевым припасом, необходимым для грядущей войны с Баторием.

Горсей любил бывать при дворе. Его не смущало, что здесь его называли на московский лад Еремеем, а царь и вовсе кликал запросто Ерёмой. Здесь он, скромный торговый агент, а на самом деле шпион, потому что в те времена шпионами, кажется, были все, кто попадал в чужое государство, чувствовал, что чрезвычайно близок к исполнению задачи, поставленной перед ним обожаемой королевой: завладеть душой и сердцем царя московского, стать для него ближайшим, довереннейшим человеком, поистине наперсником.

А почему бы и нет? Разве не он, Джером Горсей, доставил в Англию секретное письмо царя, упакованное во флягу с водкой и настолько пропитавшееся спиртовым запахом, что королева даже решила, принимая письмо, будто посланец пьян, и немало веселилась потом, узнав правду? Разве не Горсей привел в русскую бухту Святого Николая те корабли с важным военным грузом? Разве не он, в конце концов, сообщил московскому царю сведения, которые и составляли самый важный «груз», ради которых, строго говоря, он и возил тайное письмо: есть у английской королевы родственница, которая вполне может стать московской царицею. Это Мария Гастингс, дочь лорда Генри, пэра Гантингтона, герцога Титунского. Ее бабка приходилась двоюродной сестрой королеве.