Солнце уже почти село, но многие люди все еще были в головных уборах и при взгляде с тридцатиметровой высоты походили на разноцветные кружочки и крапинки. Желтые – широкополые соломенные шляпы, белые – панамы, красные, синие, зеленые – бейсболки и кепки… От основания лифтовой башни они полетели к морю, как подхваченные ветром конфетти. Черноволосую голову нашего официанта в этом пестром потоке разглядеть было трудно, я было подумала – упустили мы его, но тут Ирка ткнула меня в бок чем-то твердым и сказала:
– Врет, не уйдет!
Я глянула, чем это она в меня тычет, и обрадовалась: биноклем! О святой покровитель частных сыщиков (есть же, наверное, и такой?), благослови хомяков и людей, вопреки теории Дарвина, по прямой происходящих от этих запасливых зверьков!
С помощью бинокля я виночерпия нашего отыскала в два счета. Он, впрочем, упростил мне задачу, отстав от толпы. И тут же снова осложнил ее, укрывшись под деревом.
– Прячется! – констатировала Ирка, отобрав у меня бинокль и посмотрев в него. – Определенно, ты права, у парня какая-то конспиративная встреча. Вот только с кем? Не разглядеть, такое дерево раскидистое, это альбиция ленкоранская, между прочим…
– Дай мне!
Я вернула себе бинокль, но даже с помощью оптического прибора пробиться в сгущающихся сумерках под сень древесной кроны не представлялось возможным.
– Поехали, – решила я. – Сейчас лифт вернется и снова отправится вниз, подберемся поближе и все увидим.
– А если опоздаем? Приедем вниз, а рандеву под деревом уже закончится?
– Резонно. – Я снова вернула подружке бинокль. – Тогда ты оставайся на месте и следи отсюда, а я поеду.
– Но…
Дискутировать было некогда – в открывшуюся кабину подъехавшего лифта уже набивались желающие спуститься к морю. Я поспешила к ним присоединиться и в самый последний момент вертким ужиком ввинтилась между двумя густо надушенными тетками в парадных нарядах. Они явно были российского розлива – и духи, и облитые ими дамы. Иностранки небось не облаяли бы того несчастного мужика, который расчихался и скривился, не одобряя густое амбре, в классическом трамвайном стиле: «Не нравится – езжай в такси!» Мужик, к несчастью, тоже оказался нашим, и понеслось:
– А ты в скотовозке езжай! Корова!
– Я корова? А ты козел! Че сюда приперся, че те дома не сиделось? Сидел бы в своем Мухосранске, деревня! Настоящие парижские духи ему воняют, видите ли! Перегар – вот твой парфюм!
М-да, что такое отдых – это каждый понимает по-своему.
Лифт уже прибыл вниз, шокированные иностранцы по стеночке выползали из него, стараясь держаться подальше от разбушевавшихся «руссо туристо», а те самозабвенно ругались. Еще чуть-чуть – и в рукопашную пойдут.
– Пардон, мадам! Пардон, мсье! – прикинувшись интуристкой (авось чужих бить не будут), я кое-как обошла сварящихся соотечественников и сразу направилась к тому самому дереву.
Поздно: под ним уже никого не было. А где же?..
Я огляделась в поисках черноволосой головы подозрительного официанта, но его уже не было видно. Упустили…
Я подняла голову и посмотрела на Ирку на мостике. Без бинокля и в сгущающейся темноте лица ее я не видела, но по активным телодвижениям поняла, что подружка пытается меня о чем-то проинформировать. Она подпрыгивала, мотала головой и размахивала руками. Ну, точно: или сигналит, или бьется в припадке. Похоже на пляску святого Витта, кстати говоря… Нет, с чего бы это Ирка в припадочные подалась, она же на редкость благоразумная особа. Наверняка у нее просто что-то важное и срочное.
Языку тела я не обучена, да и жестикулировала подружка слишком быстро и хаотично.
Как это выглядело? Представьте себе высокую трибуну, а на ней – принимающего парад орангутанга-эпилептика, некстати атакованного злыми осами. Орангутанг, понятное дело, крупный, рыжий и волосатый.
Тихо посмеявшись над собственными фантазиями, я ответила на невнятные конвульсии подружки экономными и выразительными знаками спецназа с элементами гражданской отсебятины: указала одним пальцем на себя, потом вилкой из двух пальцев на Ирку, а затем теми же двумя пальцами изобразила в воздухе быстро переступающие ножки, что означало: «Я тебя вижу, сейчас приду».
Лаконичный и четкий армейский сурдоперевод не подвел: подружка размашисто покивала и замерла, скрестив руки на груди. Мол, все поняла, терпеливо жду.
Лингвистика – сила! Это я вам как филолог говорю.
Я вернулась в лифт, поднялась наверх и доложила подруге:
– Облом, к моему приходу под деревом никого уже не было.
– Зато я видела: из-под того дерева вышли двое, наш мальчик и баба! – выпалила Ирка, изрядно гордая собой. – Ушли к морю, налево, в сторону дайверского клуба.
– Что за баба?
– Баба как баба. – Подружкин голос потускнел. – Я толком не рассмотрела…
– У тебя же бинокль!
– А у нее бейсболка! Лица под козырьком не видно, сзади в прорези белый хвост…
– В какой прорези, какой хвост?! – Мое хваленое воображение позорно спасовало.