Гарем

— Целых сто пятьдесят асперов!^[21] Молодец. — Аннетта быстро пересчитала деньги. — И у меня есть сотня. Что я тебе говорила? Нельзя тратить деньги на всякие дешевые пустяки, как делают другие. Наше ежедневное содержание мы с тобой должны расходовать с пользой для нас. Вот, держи.

— Аннетта, я не могу…

— Не спорь. Отдашь ей, и все.

— Но это же целых двести пятьдесят асперов!

— Возможно, не больше недельного жалованья нашей милочки Лейлы, — высказала предположение догадливая Аннетта, — не так уж много за опыт, приобретенный за всю ее долгую жизнь. По крайней мере, мы надеемся услышать именно об этом. Могу только сказать, для нас было б совсем нелишним ее расположение! Помню одну поэму, которую мать моя часто читала, конечно, еще до того, как отправила меня в монастырь. «Cosi dolce е gustavo divento/ Quando mi trovo in letto…» — И Аннетта насмешливо и наскоро перевела эти строки с итальянского: — «Как нежна и обольстительна/ Становлюсь я в постели с любимым,/ Тем, кто любит меня и милует,/ Тогда радости наши превосходят все наслажденья пределы». Вот ты и должна выяснить, как стать такой нежной и обольстительной. Больше от тебя ничего и не требуется, бедная моя подруга!

Селия наклонилась и, прижав обе ладони к левой стороне груди, издала едва слышный стон.

— Почему не ты оказалась на моем месте?

— С чего бы? — сердито переспросила Аннетта. — Потому что я выросла в борделе? Святая мадонна, этого не будет.

— Нет, что ты. Просто ты кое-что знаешь о таких вещах.

— Ничего я не знаю, милая Селия. Ничего.

— Нет, знаешь. И ты такая сообразительная. А я, — Селия в отчаянии заломила руки, — я в полной растерянности.

— Тсс! Ты что, с ума сошла, говорить такое? — Аннетта со злостью ущипнула подругу за руку.

— Ой!

— Разве ты сама не видишь? Еще не заметила, как все смотрят на тебя сейчас, когда ты оказалась гёзде? Так что избавь нас, ради бога, от своих девических замашек. — Голос подруги звучал непривычно строго. — Перед нами возникла возможность спасения, моя дорогая, с этим не шутят. И возможность, которая может оказаться единственной.

За Селией пришли в тот же день к вечеру и без всяких церемоний и уговоров отвели в личный хаммам самой валиде. Карие Лейла уже ждала ее там.

— Раздевайся, раздевайся, нечего ломаться.

Пожилая женщина будто ощупала ее взглядом. Глаза у нее были, как заметила девушка, удивительно голубыми, так что даже белки их казались не белыми, а чуть синеватыми.

Ее служанка, девочка-негритянка лет двенадцати, помогла Селии освободиться от туники и платья. Она показалась девушке такой испуганной, что едва осмеливалась поднять голову, а уж тем более посмотреть кому-нибудь из них в лицо. Ее руки с розовыми маленькими ладошками так дрожали, что казались лапками птицы, когда она, путаясь, принялась расстегивать длинный ряд перламутровых пуговичек на платье Селии.

«Интересно, а ее откуда привезли, — мельком подумалось девушке, — счастлива ли она здесь, как многие из женщин это утверждают, или тоже мечтает вернуться когда-нибудь домой, как мечтаю об этом я каждую минуту?»

Внезапное чувство жалости захлестнуло ее, она послала девочке ободряющую улыбку, но у той от смущения только еще больше задрожали пальцы.

«Может показаться, что я намного счастливее ее, — продолжала размышлять Селия. — Как же, новая наложница самого султана! Вернее, я могу ею стать, ведь он не выбирал меня сам, я подарок его матери, валиде. Все было бы совершенно по-другому, гораздо легче, если б ее выбор пал на Аннетту. Та — сообразительная, проворная, смышленая как обезьянка — уж точно бы догадалась, как получше сыграть свою роль. Но каким странным, каким нереальным это представляется мне!»

Карие Лейла, придерживая девушку за руку, помогла ей сунуть ноги в высокие деревянные башмачки, украшенные впереди пластинками перламутра. Из помещения для раздевания ее провели в следующую комнату, там было много теплее, ибо горевшая в углу маленькая жаровня изливала волны тепла. Пар, обладавший легким запахом эвкалипта, плотным облаком клубился под потолком. По трем стенам комнаты имелись мраморные ниши с позолоченными кранами, из которых лилась вода, наполняя комнату своим журчанием.

— Ложись. Вот сюда.

И карие Лейла указала на прямоугольную скамью из мрамора в центре комнаты. Небольшой стеклянный купол, увенчивавший купальню, пропускал достаточно много дневного света.

Осторожно Селия прошла через комнату, непривычная обувь громким стуком по мраморному полу отмечала каждый ее шаг. Хотя высокие каблучки сделали ее дюйма на четыре повыше, из-за наготы она ощущала себя маленькой и съежившейся и не знала, как ступить. Вместо того чтобы лечь, как ей было сказано, она присела на скамью, и холод камня ужалил ее ягодицы. Она передернула плечами, продолжая сжимать в кулаке кошелек, который собиралась вручить карие Лейле.

— Карие, это вам.