Гарем

Элизабет сунула руку в карман, нащупала гладкий прохладный осколок и достала его. На ладони лежало блестящее, белое с синим рисунком стеклышко.

— Амулет на счастье, — так сказала Берин, когда она показала ей свою находку. — Предполагалось, что подобные вещи отгоняют злых духов. Вы, наверное, видели, у нас в Стамбуле продают такие на всех углах?

— Мне нужно показать это на выходе?

— Да нет, — улыбнулась Берин. — Можете оставить себе. Дешевая безделушка с ближайшего базара. Их можно найти где угодно. Наверное, обронил кто-то из посетителей. — Взгляд, который она бросила на Элизабет, стал озабоченным. — Вы хорошо себя чувствуете?

— Почему вы спрашиваете?

— Мне показалось, что вы как-то побледнели, вот и все.

— Нет, ничего. — Пальцы девушки сомкнулись, крепко сжав гладкое стекло. — Я прекрасно себя чувствую.

Теперь, сидя на террасе зимнего кафе, она еще раз внимательно рассмотрела свою находку и осторожно опустила стеклышко обратно в карман. Затем вынула из сумки блокнот, авторучку и стала записывать приходившие в голову мысли, возникавшие вопросы, в общем то, что могло бы иметь значение для ее исследования. Поток догадок и загадок.

«Пол Пиндар», написала она в самом верху страницы. Затем «Селия Лампри. Кораблекрушение в девяностых годах шестнадцатого века».

«Почти четыре сотни лет отделяют меня от тех событий, — мимолетно подумала она, — а могло бы и четыре тысячи».

«Тогда главный между ними, — ручка побежала по листу блокнота, — отбросил ее прочь и, разгоряченный видом крови, ударил капитана в бок своим ятаганом и пригвоздил его прямо к двери в тайное то убежище, где женщины сидели, и разрезал его тело пополам, так что…»

Она остановилась, ручка замерла, потом принялась бездумно скользить, обводя написанные буквы.

«Итак, двойная травма. Эта девушка не только захвачена в плен накануне собственной свадьбы, она оказалась прямой свидетельницей жестокого убийства отца».

Элизабет невидящими глазами уставилась на страницу.

«А ее отношение к Пиндару? Любила ли она его? Горевала ли она? Оплакивала ли она свою потерянную любовь, как оплакиваю ее я?»

Прогоняя непрошеные мысли, Элизабет тряхнула головой и заставила себя вернуться на нейтральную почву.

Первый и главный вопрос: как могла оказаться записанной история о Селии Лампри? Возможно ли, что девушка сама рассказала о собственной жизни? Прожила ли она достаточно долго для того, чтобы выйти замуж за любимого человека, родить ему детей, уехать с ним в Алеппо…

«Национальный биографический словарь», многое рассказавший о Поле Пиндаре, разумеется, ни словом не упомянул о его жене, но это обстоятельство, конечно, не доказывает, что ее не было. Статьи на фамилию «Лампри» также не оказалось. Но факт остается: кому-то история этой женщины была известна настолько хорошо, что к нему обратились с расспросами о Селии.

Ручка продолжала лениво вычерчивать узоры, обводить некоторые из букв.

«Итак, тысяча пятьсот девяносто девятый. Тот самый год, когда Томас Даллем, органный мастер, построил замечательную диковинку, преподнесенную в дар султану. Что ж, по крайней мере его история известна».

Элизабет отыскала в записях отрывок, выписанный ею из книги Хэклита. Теперь она держала в руках сильно зачитанную фотокопию дневника Томаса Даллема. «Рассказ об чудесном органе, доставленном Великому султану, и других любопытных матерьях. 1599». В дневнике автор описывает свое путешествие на корабле под названием «Гектор», принадлежавшем Левантийской торговой компании, рассказывает о том, как после шести месяцев плавания этот подарок, на который возлагали столько надежд купцы-предприниматели, оказался основательно испорченным, так как весь его сложный механизм был погублен морской водой. Даллему вместе с помощниками пришлось восстанавливать его буквально из ничего, каждый день они отправлялись во дворец султана, где был установлен орган, и работали там дотемна. Далее дневник рассказывает о дружбе, возникшей между английскими работниками и турецкими янычарами, приставленными охранять их, и о том, как в один прекрасный день турки позволили Томасу украдкой бросить взгляд во дворик гарема.