Гаремы. Все зло от баб?

– Да это мой особенный финт такой, я в деревне всех им делал. Я за борт щита рычагом щит противника вышибаю, и потом ногой в грудь. В деревне никто справиться со мной не мог. А у тебя вот щита-то не оказалось, и ты разом так по руке больно долбанул. Я-то и не думал, что кисть-то слабое место.

– Ну, извини, сражение есть сражение, да я и не сильно тебя, вон рука здоровая. Ну, а ухо-то пройдет.

– Ну, все равно стыдно как-то, как маленького уделал.

– Не как маленького, а как «Грушу», ты ведь «Груша» и есть. Ну, ничего, будешь тренироваться, может свой коронный-то и отшлифуешь, чтобы он стал серьезным приемом.

Он посмотрел на меня и протянул руку для рукопожатия:

– Земал, но это имя теперь ненадолго, нам же теперь в церковь, завтра новые имена дадут, мы же теперь мечники.

– Алексей, – пожал я протянутую руку и еще раз понял, что слишком мало тут еще знаю. Но, в целом, система с именами мне становилась понятной. У крестьян были имена на «З», у ремесленников на «А», у мечников на «Х», у лучников на «Л». Рыцарь имел право поменять имя по своему усмотрению или оставить свое. Липин был рыцарем из бывших лучников и сохранил свое имя. Так понятно, что имена давали церковники в школе и вели строгий учет по людям. Ни один новый человек не мог появиться, не отметившись в церкви, и не мог умереть, не выйдя через нее. Система была чисто мужской, логической, почти программной. Сменил профессию, сменил имя. Мне как иноземцу было проще, так как у нас могут быть свои буквы и свой алфавит. Но, тем не менее, учет по мне тоже велся, хоть я и нарушил незыблемое правило и сразу встал на учет на арене, а не в церкви. Хилт переживал за нас, ходил и бубнил под нос:

– Ну, вот бы мне бы за жребий отвечать, я бы ни одного нашего не потерял, блин, а так завтра-то на все воля Божия, ух, потеряем мы ребят.

Он за нас переживал, как истинный отец-командир. Тут он обратился к нам и сказал:

– Ребята завтра, после жеребьевки, всем быть. Я вам про каждого противника все расскажу, вы тут халявили сегодня и очень зря! Будет это нам завтра жизней лишних стоить!

– А, Бог не выдаст, свинья не съест, – сказал Харт. Все-таки, молодость есть молодость.

Откуда взяться опыту, когда до опыта никто не доживает? Я вот тоже ленился, может и зря. Но мне не грозило умереть тут от мелкой раны, а смертельную я надеялся не получить. У меня была фора, и я на нее рассчитывал. Хилт пожал плечами, понимая, что он ничего изменить не может, и мы пошли в казарму отдыхать. Хриплые трубы объявили отбой и конец первого дня турнира. На арене планировались концерт и гуляние, но воинам туда вход был закрыт, так как нам нужно было беречь силы. И мы их берегли, повалившись на свои места и провалившись в сон.

Утро следующего дня опять началось с пения хриплых труб. Слава Богу, что эта традиция тут была только во время турнира. Я уже всеми фибрами души ненавидел эти трубы и тех, кто в них дует. Я давно понял одну простую истину, что если самую любимую мелодию поставить в будильник, то через две-три недели, максимум, эта мелодия становится ненавистной, как бы она тебе до этого не нравилась. Поэтому я прекратил ставить эти мелодии и стал обходиться стандартным набором звуков, типа колокольчика или чего-то, на него похожего. Но тут эти самые трубы, этот хриплый звук, так напоминающий звук исторгающихся газов из организма, он бесил жестко и с самого первого дня. Поборов чувство неприязни, я встал и пошел с ребятами умываться. Второй день был более насыщенный, хотя число сражений было меньшим, но теперь Арена была единым полем, с последовательным сражением. Первыми выступали лучники, потом мы, а потом копейщики. Я хотел посмотреть, как же выступают лучники, насколько я знал стрельбу из лука, это был один из красивейших, но очень скучных видов спорта. Бить по мишеням, набивая очки и выходя в полуфиналы и финалы. Жеребьевка проводилась непосредственно перед началом соревнования, поэтому я пошел в ложу, которая была отведена для нас.