Гарибальди

Слабость «Молодой Италии» определялась в значительной мере неясностью теоретических и политических воззрений самого Мадзини, пользовавшегося в обществе непререкаемым авторитетом.

Джузеппе Мадзини был единственным сыном врача, профессора анатомии и физиологии Генуэзского университета. Отец хотел, чтобы Джузеппе также стал врачом. Но юноша не переносил зрелища анатомического зала и предпочел поступить на юридический факультет. «В то время, — пишет он в «Мемуарах», — моей единственной мечтой было стать писателем. В моей голове проносились видения бесконечных драм и исторических романов, и художественные фантазии улыбались мне, как отшельнику — видения женщин». Когда Мадзини исполнилось семнадцать лет, он был глубоко потрясен трагическим зрелищем бегства пьемонтских революционеров-изгнанников. «В одно из воскресений, — рассказывает Мадзини, — в апреле 1821 года я гулял с матерью и нашим другом Гамбани по Страда Нуова в Генуе. В те дни, вследствие предательства и слабости вождей, было подавлено пьемонтское восстание. Изгнанники направлялись к морскому берегу, собираясь уехать в Испанию. Я вглядывался в лица этих людей, в их одежду, — и меня поражала немая, глубокая печаль, написанная на их лицах. К нам подошел человек с суровой и энергичной внешностью. Протягивая развернутый платок, он произнес всего три слова: «Для итальянских изгнанников». Мы бросили в платок несколько монет, и он удалился. В этот день во мне возникла идей, — не скажу «идея отечества и свободы», но во всяком случае уверенность, что за свободу отечества можно и нужно бороться!»

Впервые Мадзини выступил с политическими статьями в коммерческом журнале «Генуэзский указатель». Журнал вскоре закрыли, но Мадзини продолжал свою журналистскую деятельность. Как и многие другие, он отдал дань духу времени — вступил в общество карбонариев. Вскоре после вспышки французской революции 1830 года Мадзини, по доносу одного мнимого карбонария, был арестован и очутился в савойской тюрьме. Там впервые возник у него план создания общества «Молодая Италия».

Вот как характеризует Мадзини русский писатель-революционер Степняк-Кравчинский: «Мадзини был аскет, пророк, фанатик, беззаветно поглощенный одной исключительной идеей… Это был сектант типа Кальвина… В этой исключительности, в этой концентрации всех духовных сил этого необыкновенного человека на одном предмете и заключается тайна того феноменального влияния, какое имел Мадзини на всю свою партию… По одному (его) слову люди шли на верную гибель, на виселицы, на расстреляние».

Взгляды Мадзини не отличались, как сказано, большой ясностью. В своих статьях и устных выступлениях он отдавал дань идеям, взятым из арсенала утопического социализма, перемешивая их с христианско-этическими формулами. Он стоял за уничтожение привилегий эксплуататорского меньшинства. Будущий строй представлялся ему как система производственных ассоциаций, объединяющих труд с капиталом. Борьбу за свободу Мадзини трактовал как религиозно-нравственную обязанность человека. Самую революцию рассматривал как силу, восстанавливающую «мировую гармонию». Касаясь революционной тактики, Мадзини заявлял, что он против тайных обществ и заговоров «немногих посвященных», что он за всеобщее национальное восстание. «Средства, которыми думает воспользоваться «Молодая Италия» для достижения своей цели, — уверял Мадзини, — суть воспитание и восстание; воспитание примером, словом и книгой внедрит в 20 миллионов итальянцев сознание их национальности, так что восстание застанет их уже вполне готовыми подняться против их притеснителей!»

Но одно дело программа, другое — ее реальное проведение в жизнь. Выступая против тайной заговорщицкой деятельности «немногих посвященных», Мадзини на деле почти всегда прибегал именно к таким методам.

Мадзини никогда серьезно не интересовался положением угнетенных и обездоленных народных масс, в частности — итальянского крестьянства. Это, как неоднократно указывали впоследствии Маркс и Энгельс, послужило причиной частых провалов его начинаний.

«Политику Мадзини я считаю в корне ложной, — писал в 1851 году Маркс. — …Он забывает, что ему следовало бы обратиться к крестьянам, к угнетаемой в течение столетий части Италии, и, забывая об этом, он подготовляет новую опору для контрреволюции. Г-н Мадзини знает только города с их либеральным дворянством и их «просвещенными гражданами». Материальные потребности итальянского сельского населения, из которого выжаты все соки и которое так же, как и ирландское, систематически доводилось до полного истощения и отупения, конечно, слишком низменны для парящих в поднебесье фраз его космополитически-неокатолически-идеологических манифестов. Но, несомненно, нужно много мужества, чтобы заявить буржуазии и дворянству, что первый шаг к независимости Италии состоит в полном освобождении крестьян и в превращении испольной системы аренды в свободную буржуазную собственность»[8].