«Кто дал вам право бросать проклятия павшим? Ведь это единственные люди, которые в наше время тирании, лжи, трусости и разложения высоко держали святое знамя правды и законности и с ним в руках погибли! Вы предаете Париж анафеме, но за что? За то, что он разрушил Вандомскую колонну и дом Тьера? А видели ли вы когда-нибудь, как сжигают целую деревню за то, что она дала убежище одному партизану (franc-tireur)? Это происходило не только во Франции, но и в Ломбардии, Венецианской области и других. Эти волонтеры и «вольные стрелки» были объявлены вне закона, не имели эполет, не защищали «святое дело короля и религии». Вы обвиняете парижан в том, что они употребляли керосин для поджогов. Мне придется тогда спросить попов — этих «специалистов по адскому пламени», — какая разница между пожаром от керосина и поджогами деревень Ломбардо-Венецианской области, — делом рук палачей, расстрелявших Уго Басси, Чичеруаккио и тысячи итальянцев-патриотов? Тьер и его «деревенщина» истребляли людей гораздо более ценных, чем они. Я надеюсь, мой друг, что, вглядевшись во мрак, который по сей день продолжает заволакивать Париж, и уяснив себе страшную реальность версальских убийств, вы более снисходительно отнесетесь к поступкам народа (коммунаров), вызванным его отчаянным положением… Что мог сделать этот бедный народ, у которого было столько руководителей: Коммуна, Центральный Комитет, Комитет Общественного Спасения и масса клубов, степень революционности которых была различна и которые были частично заражены реакционными элементами (как стало теперь известным)?
А Интернационал? Как можно нападать на эту организацию, почти совершенно ее не зная? Разве не должен возбуждать недовольство и жажду мести у страдающих такой общественный строй, в котором огромное большинство трудится, чтобы снискать себе пропитание, а меньшинство желает ложью и насилием захватить у него большую часть продуктов, не заработав их в поте лица? Пусть же твердо помнит класс состоятельных людей, что никаким полицейским и военным отрядам не удастся защитить государственной власти и частной собственности, если государство не будет основано на справедливости для всех!»
Как уже неоднократно указывалось, Маркс и Энгельс высоко ценили Гарибальди, внимательно следя за его деятельностью, сурово осуждая его ошибки и радуясь успехам. Несмотря на то, что Гарибальди не дошел еще до полного понимания и признания роли классовой борьбы,
Достаточно, например, ознакомиться с тем, что писал Энгельс о последнем периоде жизни Гарибальди. Энгельс рассказывает, как Гарибальди, получив от итальянских анархистов их газету, содержавшую «гневные выкрики» против «авторитетного принципа», ответил им следующими словами:
«Парижская Коммуна пала потому, что в Париже не было авторитетной власти, а была только анархия».
И Энгельс заключает:
Почему же Маркс и Энгельс так высоко ценили Гарибальди? Потому, что в отличие от заговорщиков типа Мадзини, анархистов типа Крешио, прудонистов и бакунистов, Гарибальди был «старым борцом за свободу», боровшимся всю жизнь с феодально-деспотическим режимом. В этом главным образом заключается причина его великого обаяния, огромной популярности и всемирной известности как народного борца и трибуна, защитника угнетенных народов.
Боевой опыт Гарибальди воодушевлял и учил революционеров других стран. В непроглядном мраке русского царского самодержавия многие революционеры вдохновлялись замечательным примером Гарибальди. Он был врагом деспотизма, горячим защитником свободы малых угнетенных наций и честным, неподкупным сыном народа.
Достаточно привести выдержки из одного письма Гарибальди, чтобы убедиться в том, как он ненавидел насильников и поработителей слабых народов.
Это письмо от 9 марта 1872 года было адресовано Лео Таксилю, главному редактору французского антиклерикального журнала.