Гарики из Иерусалима. Книга странствий

Лился дождик монотонно,
скучно было жить на свете,
как пописал я с балкона,
так никто и не заметил.

Даже один чисто еврейский стих я умудрился накропать в возможном детском варианте:

* * *

Когда все дружки мои
молоко у мам сосали,
все я делал, как они,
но уже мечтал о сале.

А мечты, переживания, обиды — все ведь по-иному, чем у нас, должно происходить у этих мелких, но уже с несомненностью человеков, думал я, и тень Барто с неслышным осуждением стояла за моей спиной.

* * *

Со мной поссорилась подружка,
и дни мои теперь пусты,
а ей приснится пусть лягушка,
ангина, мыши и глисты.

* * *

Ты теки, моя слеза,
очень больно папа высек,
папе зря я рассказал
все названия пиписек.

* * *

Сегодня взрослые опять
о чем-то спорили отчаянно,
и зря меня прогнали спать
за то, что пукнул я нечаянно.

* * *

Света лунного дорожка
красит стену надо мной,
потерплю еще немножко
и сожгу свой дом родной.

* * *

Рано мне пока жениться,
очень мало мне годов,
я хочу летать, как птица,
чтобы какать с проводов.

Мне предстояло написать о детской несомненной наблюдательности, ибо видят они и слышат — много более, чем мы предполагаем.

* * *

Папа маму раз обидел,
оба жутко злились,
а потом я ночью видел,
как они мирились.

* * *

Папа маме не соврал,
он на встрече коллектива,
он из тумбочки забрал
два цветных презерватива.

* * *

Я услышал ветки хруст,
я увидел ноги тетки,
тетка писала под куст
из большой сапожной щетки.

* * *

А пока шептал уныло
папа мне про баю-бай,
мама гостю говорила,
что наш папа — разъебай.

А познание мира, неотрывное от фантазии и хулиганства? Только тут, хочу признаться, было мне намного легче, ибо у меня, седого дурака, такое же точно восприятие.

* * *

У раззяв и у раззявок
в их раскрытом настежь рту
плавно вьются сто козявок
и плодятся на лету.

* * *

В пушки, танки и хлопушки
прекращается игра,
от любви к моей подружке
я уписался вчера.

* * *

Спать напрасно между кукол
мишке плюшевому дали,
он во сне храпел и пукал,
и они всю ночь рыдали.

* * *

Шепча, какой несчастненький
и сил уже в обрез,
кузнечик голенастенький
на бабочку залез.

* * *

Возле озера по кругу
скачут восемь лягушат,
это все они друг к другу
ночью трахаться спешат.

* * *

Бросил я курить и драться,
не ворую спички,
все хочу я разобраться:
как ебутся птички?

И тут я сделал непростительную глупость: от желания услышать поскорее, как это звучит, я несколько четверостиший прочитал на выступлениях. Поняв немедленно, что взрослым людям — противопоказаны по их душевному устройству наши детские стишки. Да, все хохочут в полный голос, но в глазах у них я вижу — даже не растерянность, а ужас. И я их отлично понимаю. Эту реакцию замечательно мне выразила Дина Рубина — я позвонил ей, прочитал пару стихов и легкомысленно спросил:

— А лично ты, если такая книжка выйдет, ты ее купила бы?

— Гарька, — воскликнула собеседница, — я на все деньги, что у меня есть, скупила бы весь тираж, чтоб это не попалось моим детям!

И тут я приуныл (не буду врать, что призадумался), и вдохновение покинуло меня. Ужасно жаль, поскольку были там стишки, которые мне нравились и нравятся доныне.

* * *

Посмотреть на драмкружок
приплелись родители,
из-за них мы, кроме жоп,
ничего не видели.

* * *

Мне на все мои дела
хватит сил и доблести,
наша бабушка была
первой блядью в области.

* * *

В тени от водокачки,
где садик и беседка,
играли две собачки,
как папа и соседка.

* * *