Гарики на все времена (Том 2)

147

Беда в России долго длится:
такие в душах там занозы,
что чем яснее ум провидца,
тем сумрачней его прогнозы.

148

Российскую публичную шарманку
я слышу, хоть и выставлен за дверь:
в ней то, что было раньше наизнанку,
то шиворот-навыворот теперь.

149

А впереди ещё страницы
растущей тьмы и запустения,
но мы не чувствуем границы
преображения в растения.

150

Не трудно, чистой правдой дорожа,
увидеть сквозь века и обстоятельства
историю народов и держав —
театром бесконечного предательства.

151

Давно уже иной весь мир вокруг,
и прошлое — за облаком забвения,
но с ужасом ещё ловлю я вдруг
холопские в себе поползновения.

152

Во имя чаяний благих
на том советском карнавале
ничуть не реже, чем других,
самих себя мы предавали.

153

В российском климате испорченном
на всех делах лежит в финале
тоска о чём-то незаконченном,
чего ещё не начинали.

154

В душе еврея вьётся мрак
покорности судьбе,
в которой всем он — лютый враг,
и в том числе — себе.

155

Творец дарил нам разные дары,
лепя свои подобия охальные,
и Моцарты финансовой игры —
не реже среди нас, чем музыкальные.

156

Насколько б далеко ни уносились
мечтания и мысли человека,
всегда они во всём соотносились
с дыханием и свихнутостью века.

157

Жил я, залежи слов потроша, —
но не ради учительской клизмы,
а чтоб чуть посветлела душа,
сочинял я свои эйфоризмы.

158

Творцу такое радостно едва ли
в течение столетий унижение:
всегда людей повсюду убивали,
сначала совершив богослужение.

159

Кому-то полностью довериться —
весьма опасно, и об этом
прекрасно знают красны девицы,
особенно весной и летом.

160

Бессонница висит в ночном затишье;
тоска, что ждать от жизни больше нечего;
как будто я своих четверостиший
под вечер начитался опрометчиво.

161

Такую чушь вокруг несут,
таким абсурдом жизнь согрета,
что я боюсь — и Страшный суд
у нас пойдёт как оперетта.

162

Не ведая порога и предела,
доверчив и наивно простодушен,
не зря я столько глупостей наделал —
фортуне дураков я был послушен.

163

Сначала чувствуем лишь это,
а понимаем позже мы,
что в тусклой жизни всё же света —
на чуть, но более, чем тьмы.

164

Опишет с завистью история,
легенды путая и были,
ту смесь тюрьмы и санатория,
в которой счастливы мы были.

165

Живу я, почти не скучая,
жую повседневную жвачку,
а даму с собачкой встречая,
охотней смотрю на собачку.

166

Пугайся — не пугайся, верь — не верь,
однако всем сомнениям в ответ
однажды растворяется та дверь,
где чудится в конце тоннеля свет.

167

Потери я терпел и поражения,
но злоба не точила мне кинжал,
и разве что соблазнам унижения
упрямо позвоночник возражал.