Гармана

И вдруг им овладело беспокойство — другое, не то, которое мгновение назад занимало его. За спиной он почувствовал сильный, магнетизирующий зов. Словно завороженный, Жефарт сделал еще несколько шагов, стараясь взять себя в руки, но напряжение было так сильно и так была мучительна потребность оглянуться, что он не выдержал борьбы… Неподалеку стояла молодая амазонка, вся в белом — в короткой военной рубахе и скромном длинном плаще до самых сандалий — и зачарованно смотрела на него. Она медленно приблизилась.

— Как зовут тебя?

— Жефарт…

— Жефарт, — едва слышно повторила она. — А меня Нагрис.

— Что вам нужно?

— Ничего. Просто мне бы хотелось помочь тебе: ты такой… грустный! Скажи, что за печаль одолевает тебя?

— Печаль?.. Нет, не печаль, Нагрис, — сказал он немного погодя. Смутился ее синего обжигающего взгляда и отвернулся. — Прошу вас, не смотрите на меня так!

Нагрис тоже смутилась. Тень от полей шляпы скрыла ее лицо.

— Прости… Я не могу иначе.

— Не надо, Нагрис. Вы амазонка. А я не люблю амазонок.

— За что?

Жефарт замялся.

— Не знаю… О вас говорят…

— Потому что ничего не знают о нашей жизни!

Нагрис села на мраморную скамью, пытаясь скрыть слезы. Жефарт обомлел при виде этих слез и растерялся. В его представлении амазонки вообще не умели плакать, им были недоступны ни нежные чувства, ни настоящая привязанность и вообще ничего, что могло бы роднить их со слабым полом… Но женщина, видимо, всегда остается женщиной!

— Перестаньте, прошу вас, — неловко прошептал он, коснувшись ее плеча.

Нагрис схватила его руку, прижалась к ней щекой. Потом будто опомнилась, нехотя отпустила и робко засмеялась.

— Какие-то вы интересные — вы и гарманы: называете одного человека, как многих. Это же не правильно. Один — это ты, а много — это вы.

— Может быть, — оправляясь от неловкости, сказал Жефарт. — Гарманы называют такое обращение вежливостью. Это еще от Ремольта.

— От Ремольта? А разве он был?

— Был, Нагрис. Все эрусты верят в него.

Она снова взяла его руку.

— Зови меня как одного человека — мне это будет приятно.

Жефарт неуверенно пожал плечами.

— Я не привык так…

— Сядь со мной. Нагрис потянула его.

— Скажи, почему ты был так печален?

— Зачем вам это?

— Я хочу помочь.

Жефарт неестественно засмеялся.

— Мне нужно много сокровищ, Нагрис, очень много! А вы, амазонки, презираете богатство, и значит, нам говорить не о чем.

— Но что за нужда? Для чего оно тебе?

— Не мне: моей суженой.

Нагрис медленно поднялась. Лицо ее словно одеревенело.

— Она красива?.. Да, да, конечно. Лучше всех… Самая хорошая.

— Простите, — опомнился Жефарт. — Я не хотел причинять вам боль. Так получилось… Но было бы нечестно, если бы я…

— Да-да. — Нагрис отошла к береговой балюстраде. — Пусть тебя это не огорчает. А богатство… богатство я обещаю тебе, если ты пойдешь со мной.

— Куда?

— К нам, на Нерас.

Жефарт покачал головой.

— Но тебе же ничего не угрожает! Ты будешь пользоваться полной свободой и через год или полтора вернешься в свой Мурс самым богатым человеком Эрусты.

Жефарт снова покачал головой:

— Я лучше уйду…

Он внезапно понял, что эта женщина обладает редкой способностью притягивать к себе, и чувство боязни и мысль о том, что с нею он забудет Винию, привели его в замешательство.

— Постой… Подумай как следует. Ведь больше ты нигде так быстро не приобретешь желаемое!

Жефарт повернулся и пошел, не говоря больше ни слова.

— Подожди!

Она повернула его к себе лицом и смотрела жадно, отрешенно, как смотрят в последний раз. Потом прижалась к нему всем телом так, будто хотела слиться с ним, и вдруг откинулась, прислонилась к стволу платана.

— Теперь иди, — ели слышно прошептала она. — Уходи…

До вечера Жефарт бесцельно склонялся по городу, но все это время жила в нем непонятная тоска. Он не мог выбросить из головы Нагрис, не мог забыть глаз, полных преданности, и постоянно слышал ее голос, зовущий туда, в гавань, где стояли два быстроходных парусника. Он не помнил, как вышел к молу. Горячая рука коснулась его плеча. Не оглядываясь, он уже знал, что это Нагрис.

— Ты пришел… Доверься мне… Амазонки восприняли присутствие Жефарта, как оскорбление.

— Ты забыла, Нагрис, — говорили они, заполнив палубу, — забыла, как мы изгнали твою мать с Нераса, хоть она и была любима нами не меньше тебя и тоже была примэроной!

Нагрис, бледная, но хорошо владеющая собой, стояла на возвышении и старалась быть спокойной. Дождавшись тишины, она сказала:

— Любезные сестры, я люблю этого юношу так, как никто никогда не любил на свете, и потому готова на все, даже на ваше презрение и изгнание с Нераса. Чувство к Жефарту сильнее моего рассудка, сильнее наших жестоких законов, и я не в состоянии побороть себя. Если вы не поймете, не простите, я без обиды приму любое ваше наказание…

Все извиры собрались на втором корабле и после двухчасового собрания вынесли решение, которое доверили доложить одной из подруг. Та немедля явилась к Нагрис.