Гармонии эпох. Антропология музыки

«Заступившая место церковных ладов, наша тональная система теперь в свою очередь перерождается в новую систему, которая стремится к уничтожению тональной связи и исключает из нее те элементы, которые расчленяют произведение на отделы, группируют мелкие части в крупные и скрепляют всё в одно целое. …Устойчивое пребывание в одной тональности, противопоставляемое более или менее быстрой смене модуляций, сопоставление контрастирующих строев, переход постепенный или внезапный в новую тональность, подготовленное возвращение к главной — все эти средства, сообщающие рельефность и выпуклость крупным отделам сочинения и облегчающие слушателю восприятие его формы, мало-помалу исчезают из современной музыки. Отсюда измельчение строения отдельных частей и упадок общей композиции. Цельные, прочно спаянные музыкальные произведения являются всё реже и реже. Большие произведения создаются не как стройные организмы, а как бесформенные массы механически связанных частиц, которые можно по усмотрению переставлять и заменять другими» (Танеев 1959: 9—10).

Танеев считал, что выход заключается в возрождении и укреплении контрапункта. Как мы видели, его рецепт странным образом воплотился в джазе.

Нужно сказать, что все эти пугавшие Танеева новации всё же не составили мейнстрима (главного течения) в серьезной музыке, хотя и дали другим композиторам источник для обогащения музыкальной ткани новыми звучаниями. В грамзаписях продолжали звучать классические произведения прежних веков, а крупнейшие композиторы XX века — Малер, Прокофьев, Шостакович продолжали придерживаться обогащенной романтизмом функциональной гармонии, но с обильным использованием хроматикии диссонансов. Это течение можно было бы называть неоклассицизмом, если бы это название не закрепилось за другой группой композиторов, которые возродили некоторые приемы эпохи Возрождения, барокко и венских классиков в смеси с сугубо современным музыкальным языком. В порядке и гармоничности старого искусства они искали спасения от хаоса и гипертрофированной эмоциональности экспрессионизма, но не могли уйти от изысков и техники модерна. Из русских композиторов эту тенденцию (неоклассицизм) проводил Игорь Стравинский в средний период своего творчества, из немецких — Пауль Хиндемит.

Дмитрий Дмитриевич Шостакович (рис. Н. П. Акимова) — крупнейший советский композитор, из первого авангарда, для которого характерен модернизм на классической основе. Всю жизнь Шостаковичу приходилось преодолевать грубое давление идеологов-догматиков из партийного руководства страны

Сергей Сергеевич Прокофьев (портрет работы Кончаловского) — другое светило первого авангарда, он также испытывал те же грубые формы давления властей

Но и в музыке Прокофьева и Шостаковича (это основные фигуры первого авангарда) чувствуется воздействие модернизма при сохранении классической основы. У Прокофьева (скажем, в «Скифской сюите») звучат страшные диссонансы, для него характерен широчайший диапазон мелодики с резкими скачками, но при всем том устойчивая тональность, четкие классические формы, упругий регулярный ритм. Шостакович включает в свой язык видоизмененные средневековые лады и распевы, симфонизирует фугу и развивает традиции Чайковского и Мусоргского. У него очень богатая полифония (с «густым» звуком), но с рваными ритмами, частой сменой тем и ладов, что-то от музыки для кино (и клипов), обильное прибегание к гротеску и фарсу.