Строго говоря, весьма органично раздвигает треугольник до четырехугольника (который еще ближе по своей геометрии к кругу!) еще одно производное от сакральной триады: секс, наиболее актуальная идеология (светская религия) эпохи. Культ силы и секс – близнецы-братья.
Тут вот что бросается в глаза: для человека экономического, который холит и лелеет свои базовые потребности, тема «про это» стала едва ли не культовой. Виноват: именно культовой, безо всяких оговорок. Пожрать, поспать, поселиться (хлеба и зрелищ, как говаривали в старину) – вот ценностный ряд «маленького человека», думающего брюхом и подбрюшьем, активно потребляющего. Без этой темы нет демократии; можно сказать, демократия в принципе не представима без эротики и секса, поскольку ее герой, homo economicus, «думает» тем самым лобным местом. Потребление, удовольствие – его религия, и секс в этом контексте становится вещью едва ли не сакральной.
Истинный демократ чтит «Библию» человека экономического с ее золотым аморальным правилом: кто сильнее, тот и прав. Даже маленькие слабости большого человека должны быть проявлением его силы. Вот почему для него любовь сводится к сексу, а секс – к проявлению силы. Секс становится органическим продолжением демократического (силового) мироощущения и миросозерцания; если угодно, секс становится атрибутом идеологии – идеологии потребления, конечно. В политике инструментом демократии становится война, в интимной жизни – завоевание дамских сердец, то есть психологический напор, органично переходящий в насилие, агрессивный, животный секс. Отсюда и фронтовая лексика записных сердцеедов: любовный фронт, любовные победы, любовные поражения, сразить наповал, взять штурмом неприступную крепость…
Иметь кого-то, вступать с ним в половой контакт – значит, угрожать кому-то, посылать его в сторону смерти. Секс как проявление насилия: это очень естественно и органично. Мы имеем дело все с той же диктатурой натуры.
Вот почему образцовый демократ должен быть сексуально озабоченным, в противном случае это сомнительный демократ. Война (в широком смысле насилие) и секс – два главных, неразрывно связанных между собой мотива, присутствующих там, где торжествуют рынок и демократия. Кстати, спорт, сублимация военных действий, буквально кишит секс-символами, столь любезными цивилизации. В искусстве цивилизация предпочитает культивировать образ блондинок.
Сексуальная революция парадоксальным образом не угрожает религиозным умонастроениям (а религия, в свою очередь, не в силах запретить сексуальную революцию): это ли не лучшее доказательство торжества рынка! Более того, сексуальная революция нуждается в религиозном возрождении и обновлении: одно проявление бессознательного, сексуальное, уравновешивает другое, моральное, и политика сдерживаний и противовесов вновь позволяет Системе (диктатуре натуры) обрести известную устойчивость. Кажется, устойчивость вечную.
Здесь даже богомерзкий гомосексуализм особо никого не смущает. Демократия и гомосексуализм – стороны одной монеты (той самой, что особо ценится на рынке). Отношение к гомосексуализму стало буквально тестом на демократичность мышления и поведения. Хочешь прослыть недемократом – усомнись в гуманизме гомосексуального движения. Религия, вроде бы, против; однако однополые браки уже начинают освящать. Однополая любовь (точнее, секс; любовь – это уже категория культуры, а не натуры) – явление не в последнюю очередь экономическое и, следовательно, политическое. А от политики не может себе позволить отмахнуться даже религия. Приходится демонстрировать гуманизм (модус которого – бесконечная толерантность, граничащая с беспринципностью) по отношению к аномальным проявлениям человека.
В известном смысле сторонами той же монеты являются демократия и феминизм . Почему феминизм является законнорожденной дщерью цивилизации – и именно той ее стадии, которая называется капитализм, – и при этом выдает себя за дочь культуры? Феминизму непременно хочется быть царского, высокородного происхождения.