Гармония – моё второе имя

Раскольников с его нормальной, избирательной жалостью, был, конечно, ненормальным в мире, поставленным с ног на голову. Вот этот фокус – радикальную смену координат, проведённую явочным порядком на том простом основании, что абсолюты не нуждаются ни в каком и ни в чьём обосновании и никогда не меняют своего «хорошего» содержания, – исследователи Достоевского предпочитают не замечать. А в этом-то и есть вся суть вопроса. Переверните всё с головы на ноги – и перед вами окажется «пустой», бессодержательный роман. В романе было то, что могло бы быть, если бы… Если бы у меня была волшебная палочка, то…

Никто не сомневается, что мир поменялся бы в лучшую сторону. Но волшебных палочек не бывает, тогда как в «Преступлении и наказании» несбыточные волшебные пожелания априори приняты за точку отсчёта в неволшебной, земной, «гадкой» реальности.

Фокус-с.

6. История четвертая. Обыкновенная история

На следующий день Пенициллин, он же Вениамин Петрович, получил обещанные пять нулей «наличкой», а также видеописьмо – кассету, на которую был записан монолог Вики, снятый на видеокамеру.

Вика выговорилась всласть. В одной руке у нее была бутылка, в другой сигарета. Она не позировала, и даже не плакала. Она вспомнила свое детство, долго говорила о своем отце Вилене, которого убила местная шпана недалеко от школы им. Ф.М. Достоевского. Его убили за то, что он любил свою жену, маму Вики, Клавдию Семеновну. Надо же было такому случиться, что местный авторитет (кличка – Кабанера) всю жизнь ревновал соседку Клавку к ее собственному мужу. Кабанера, возвращаясь на постылую волю после очередной отсидки, просто не мог видеть Вилена, который запросто спал с Клавой. Он воспринимал само существование Вилена рядом с грудью, животом и бедрами Клавы как личное оскорбление. Уверенная походка прораба Вилена, его манера прикуривать (огромные ладони неторопливо укрывали пламя от спички, которое разгоралось и трепетало), молча смотреть в глаза собеседнику просто доводили Кабанеру до бешенства.

Вилена убили. Кабанера издох где-то в лагерях. Клавдия Семеновна вышла замуж за известного скульптора Филиппа Кудесника, некурящего, носящего аккуратную бородку на удлиненном лице. Мама ненадолго расцвела, а для Вики началась двойная жизнь. Черная полоса наступила тогда, когда она пошла в восьмой класс. Филипп просил ее позировать для скульптуры, которая должна была украшать фасад физкультурного института.

– Я не буду, – сказала Вика.

– Вика, ты должна помочь Филиппу, – уговаривала ее мать – Это крупный заказ, у нас появятся хорошие деньги.

– Посмотри на мальчиков, которые тебя окружают, – говорил Филипп во время сеансов, трогая ее за подбородок своими холодными пальцами. – Прыщавые, нечистоплотные, похотливые. Шваль. Скоро ты отдашься одному из них в грязном подъезде. И у тебя заберут то, в чем они ничего не понимают, девочка моя.

– Вам-то какое дело? Это моя жизнь. Буду распоряжаться собой, как сумею.

– Мне за красоту обидно. Ведь со мной будет все иначе. У тебя появятся деньги, красивая одежда, тебе все будут завидовать.

– Вы мерзкий тип. Почему вы не боитесь, что я обо всем расскажу маме?

– Не смеши меня. Мама тебе не поверит. У тебя сейчас такой сложный возраст. Вы все врете, выдумываете, фантазируете. Нежный возраст. И потом… Здоровье мамы пошатнулось, ее нужно беречь. Разве не так? И потом… Если разобраться, я не предлагаю тебе ничего плохого. Ты узнаешь страсть зрелого, внимательного мужчины. Я подготовлю тебя к жизни во всех смыслах. А жизнь, деточка, – это сплошной курятник: надо забраться как можно выше, чтобы клюнуть ближнего и обосрать нижнего. Не хочешь думать о себе – подумай о маме. Зачем мне увядающая больная женщина? Мне нужна ты.

Во время войны мама, тогда еще маленькая светловолосая девочка, оказалась в гетто недалеко от городка Любча, что на Гродненщине. Она уцелела только потому, что оказалась похожей на дочь немецкого офицера. Он доставал фотокарточку, плакал пьяными слезами, гладил маленькую Клаву по голове и что-то бормотал на страшном языке, тыкая пальцем в глянцевое фото. Однажды утром маленькую Клаву вытолкали из гетто, и она, даже не удивившись, пошла в деревню искать свою маму. Сзади раздались крики, потом выстрелы, опять дикие крики, команды на страшном языке и опять гром выстрелов. Клава побежала, не оглядываясь. Она боялась даже плакать. Она летела по кочкам, и ощущение упругого ветра, который она раздвигала своим худеньким тельцем, осталось с нею на всю жизнь (в ее снах всегда дул тот самый ветер). Потом она спряталась в темный курятник и просидела там трое суток, боясь высунуться наружу. Выжить-то она выжила, мир не без добрых людей, но вот здоровье осталось где-то в гетто, в курятнике, в холодных комнатах детдома.

А потом мама встретила папу.

А потом…

Однажды Вика вернулась со школы в спортивном трико и спокойно сказала Филиппу:

– Маме нужны дорогие лекарства, сами знаете, какие. Ей нужна операция на сердце, а после этого – восстановление и санаторий. Сделаете это – получите то, что хотите.