И почти четверть века проненавидевший дядю Осоавиахима Михаил Дерибасов растрогался, ощутил смутное родственное тепло и жалость сначала к Осоавиахиму, потом к Саньке, а потом и к себе.
— А Евдокия-то… — Дерибасов повозил кулаком по столу, — столько лет вместе… Э-эх! Не пил… чтоб хоть раз пальцем… Все в дом!..
— Миша! Родной! — прослезился Осоавиахим. — Тебя-то хоть одна жена предала… А меня! И жена, и дети! Все, единогласно! Продемонстрировали полное единодушие. Одна внучка пожалела… Анютка…
— А меня так вообще — родители!.. — Санька недоуменно развел руками и отвернулся к окну.
В возникшей паузе каждый вновь остро пережил свое одиночество и то ли осознал, то ли почувствовал, что нет иной судьбы, кроме общества двух бывших земляков, а ныне соседей по столику вагона-ресторана пассажирского поезда «Ташлореченск-Москва».
— Выпить бы по случаю дружественной встречи, — прочувствованно предложил Осоавиахим.
— Да где достанешь! Не те времена, — не без сожаления отмахнулся непьющий Дерибасов, чья тоскующая душа вдруг остро возжелала спрятать голову под крыло хмеля.
— А я б достал, — обещал Осоавиахим саркастически улыбающемуся Дерибасову. — Вот не веришь, а я бы вправду, Мишка, достал! Вот ей-богу, зря лыбишься. Сразу бы достал. Дай четвертной Саньке, если мне не веришь, хотя и зря. А если не достану, он тебе вернет. А когда достану, ты, Санька, смотри, отдавай деньги без всякого обману! Чтоб никаких конфликтов с обеих сторон…
— На, — сказал Дерибасов Саньке.
— И ты на, — радостно ответил Осоавиахим Дерибасову и достал из кармана бутылку самогона. — А ты, Санька, давай! Нечего моим деньгам в твоих карманах задерживаться. Мне в скитаниях деньги нужны. Я по Руси скитаться буду! Лицом к народу!
— Тьфу! — сплюнул Дерибасов, жалея четвертной. — Ладно, пошли в купе, пока там пусто.
Но там пусто уже не было. Две полувековые женщины яростно разыгрывали партию знакомства. Хорошо пахла снедь на столе, напоминая скитальцам о утраченных домашних очагах.
Через пару минут дорожное знакомство состоялось. Дверь заперли, и домашняя снедь завела хоровод вокруг бутылки.
Осоавиахим извлек засаленную колоду разнорубашечных, как строй призывников, карт и нагадал дамам массу приятного. Очевидная безыскусность и неуклюжесть придавали прогнозам достоверность. Под мерный стук колес Марья Трофимовна разразилась двадцатикилометровым монологом, в котором поведала, что ее сын жениться будет фиктивно, на москвичке ради прописки, потому что ему работу предложили в столице очень хорошую, а без прописки не зачисляют.
— Это как?! — не понял Мишель. — Это значит, что в Москве так просто и не обоснуешься?
Обе женщины рассмеялись.
— Ну и ладно, — сказал Осоавиахим.
— Что значит ладно?! — возмутился Дерибасов. — Как это я не поселюсь, если я при деньгах? Квартирку снимем.
— Квартирку-то вы еще снимете, — полненькая и разбитная Зинаида Владимировна, выпятив нижнюю губу, сдула челку. — А чтобы прописаться — нет. С этим у нас строго. А без прописки никуда не устроишься. А вы что, все в Москве решили остаться?
— А что? — придурялся Дерибасов. — Раз в Москву не всех жить пускают, значит в ней хорошо. Кооперативчик какой-нибудь организуем, или еще что…
— Это! — перебил Осоавиахим. — Мишка! Прокатный пункт! Я все обдумал. Пункт по прокату непорожней стеклотары. Проявляя заботу о нуждах трудящихся.
Дерибасов скривился:
— Чего?
— А вот чего! — Осоавиахим воздел перст и начал вещать: — Вот ты мне сегодня четвертную, спасибо тебе, дал? А ведь можно сказать не за что. Это я к тому, что этого дурманящего зелья нынче мало где достанешь. То есть, достать, конечно, оно можно, но надо заранее побеспокоиться. Выступить со своевременной инициативой. Надобность в бутылке возникает, как у кого, правда, но у положительного человека к вечеру. Даже к ночи. А тогда или уже закрыто, или все разобрали, или такая очередь, что никак не успеть до закрытия.
— Все это мы знаем. Короче, — потребовал Мишель.
— Да просто много народа через это каждый вечер страдает. Широкие слои населения. Я полагаю, в Москве так… тысяч… сто! Не меньше. Или даже больше! Это, значит, я к чему? А к тому, что для них и открываю я пункт проката. Все для блага человека. Вот, например, захотел ты, племяш, с друзьями посидеть, или с подругой… И некуда тебе деваться, кроме как по мне в пункт проката. Мол, дядя Осоавиахим, дайте, пожалуйста, напрокат бутылочку белой. Я беру у тебя под залог паспорт и прокатываю свою бутылку по твердо установленной цене пять копеек в сутки. Потому что экономика должна быть экономной!
— Ну, бизнесмен! — рассмеялся Дерибасов.