Гарнизон

Уве замолчал, не зная, как продолжать. Он помнил, что комиссары были неотъемлемой частью имперской гвардии, но вот касательно их сущности и занятий сомневался. В новостях и образовательных программах Танбранда комиссары описывались самоотверженными воинами, которые всегда впереди, всегда на острие атаки, с именем Его на устах, милосердием Его в сердце и гневом Его в руках. Но иногда шепот случайно подслушанного разговора или глухая сплетня доносили тень совсем другой правды.

— Комиссары, они разные бывают, — пояснил танкист, не дождавшись продолжения от собеседника. — Про твоего много не скажу, дело темное. Но кое‑что можно попробовать прикинуть.

Иркумов уселся поудобнее и налил себе еще.

— Значит, начнем с того, что у тебя не собственно дело, а его выжимка, "фама гемина". Такие делают, когда оригинал показывать нельзя, а человек должен как‑то значиться в разных бюрократиях. Тогда берется документ и переписывается полностью, но без лишних упоминаний о фактуре и должности персоналии. Потом обрабатывается нужным образом, в общем, все как положено.

— А оригинал где?

— Да Варп его знает, — исчерпывающе сообщил Михаил. — Дальше будешь слушать?

— Да — да, конечно.

— Дядька, судя по описанию, был очень боевой и с отменной выучкой. За спинами не прятался, при этом пережил двух командиров — значит очень крут и невероятно везучий, такого бы и сам Бог — Император не постыдился принять в примархи. Ну, то есть не принять… в общем сам понимаешь.

— Был? — с неожиданной для самого себя проницательностью заметил Уве.

— Хех, а вот тут начинается самое интересное, — значительно поднял палец Михаил. — Когда так вырезают страницы и прошивают обрез, это означает высшую цензуру, связанную с трибуналом и обвинительным приговором. Собственно, то, что его дело рассматривал трибунал, как раз и говорит нам о чине полкового комиссара. Я сам такого не видел, не по чину, но наслышан. И разбирательство, если ты не переврал даты, прошло очень быстро. Значит этот самый Тамас упорол нечто настолько лютое, что дело рассматривалось на уровне трибунала под председательством Комиссар — Генерала. И я даже не берусь представить, что это могло такое случиться.

— Дезертир? — осторожно предположил Уве.

— Да брось, — пренебрежительно отмахнулся Михаил. — Расстреляли бы перед строем и все дела. 'В распоряжение Комиссара СПО' — это, говоря по — простому, 'Ничего ответственного не давать, из казармы не выпускать, чтоб не отсвечивал'. Вот его и засунули заместителем командира неполной роты на самую дальнюю базу на планете. Золотая нить… черная печать… нет, не могу сообразить. Там случилось что‑то жуткое, достойное высших инстанций. Обычно так бывает при измене высшей пробы или переходе на сторону Разрушительных Сил. Но при изменническом сношении с ксеносами или Ересью не спасли бы никакие знакомства и высокопоставленные однокашники. Самое меньшее — штрафной легион, если такие есть для выпускников Схол. А он отделался разжалованием и отправкой в дальнюю — предальнюю anus mundi.

— Комиссар, разжалованный преступник… — Холанн ожесточенно потер виски, пытаясь как‑то уместить в голове услышаное. — Что‑то страшное, чего хватило на трибунал. Но при этом не настолько, чтобы… как это сказать…

— В расход, — подсказал танкист.

— Да, в расход, — повторил счетовод, снова отпивая адской смеси из стакана. На сей раз он сделал это куда осторожнее, так что только слезы выступили на глазах.

— Ничего не понимаю, — растерянно сказал, наконец, Уве, потирая длинный раскрасневшийся нос.

— Я тебе так скажу, — отозвался Иркумов. — Что бы вас там ни свело… Держись от этого опального разложенца подальше. Я много разного повидал. Когда человек с блестящим списком и наградами, для которых место только на заднице осталось, вдруг слетает с шестеренки и делает что‑то такое, то… С головой у него очень большие нелады, а может и чего похуже.

Иркумов сделал жест, отгоняющий зло, опередив вопрос Холанна, что может быть хуже сумасшедшего комиссара, убивавшего орков в рукопашных схватках.

— Не нужно быть с ним рядом. Одни беды от этого, — решительно закончил отставной танкист. — Ладно, поговорили и будет на сегодня. Допивай и пойдем, провожу тебя до подъемника, пока отбой по дистрикту не прозвонили…

Глава 5

День шестой

Владимир Сименсен не любил песни, кроме одного мотива, который временами, довольно редко, насвистывал перед каким‑нибудь значимым свершением. Еще реже, как правило в одиночестве, он тихо напевал слова, придуманные давным — давно, в очень далеком мире.

Его работа — нужный труд.

Пусть нечестивые умрут.

Большой простор для добрых дел -

Экстерминатус — не предел.

Быстрые шаги Арбитра гулко отдавались в широком и пустом коридоре. Боргар не то, чтобы спешил, но двигался быстро, с целеустремленностью человека, которого ждет много важных дел. Правой рукой он делал легкую отмашку на строфах детской песни — считалки. Позади суетились два помощника с тяжелой поклажей.

… И лик Вселенной будет чист,

Сгорят: чужой, ведьмак, культист.

Он очень скоро будет тут -

Скажите, как его зовут?