Гарнизон

"Домик", как его назвал Михаил, располагался на шесть или семь ярусов ниже каморки Холанна, в одном из многочисленных ангаров "уплотненного размещения". Их в свое время изобильно строили, чтобы хоть как—то разместить прибывающую с других планет рабочую силу. Строили, затем отдавали откупщикам—домоладельцам, которые в свою очередь дробили ангары на множество клетушек одинаково малых и убогих. Уве поневоле задумался, насколько бедной и тоскливой должна была быть жизнь где—то "там", чтобы променять ее на Ахерон и жизнь в "доходном доме".

Здесь даже говорили на своем сложнопонятном диалекте, мешая многие наречия, глотая слоги и странно растягивая гласные. Синяя форма Уве вызывала косые и очень недружелюбные взгляды, но, похоже, спутник счетовода был у местных в авторитете, так что дальше взглядов дело не шло. Только один раз торговец мелким скарбом пристал к Холанну, хвататя за рукав и бормоча неожиданно правильно, почти без жаргонизмов:

— Еретики—подвальники, служители запрещенных культов, на пиктах и катушках! Молятся, целуют крест. Очень мерзко, очень непристойно, ужаснитесь от всей души! Невероятно скандальный труд ерехисторианов—осквернителей Андреаса и Димитроса "Вера крепка? Куда пропали чада Бога—Императора". Прочитайте и возненавидьте хулителей Его имени!

Иркумов прорычал что—то неразборчивое на все том же наречии, и барыгу как из вентиляции сдуло.

— Развелось торгашей, — буркнул себе под нос танкист. — А у каждого второго в кармане медяшка полицейского свистуна... Нашли дураков, паленые пикты с ересью покупать... Еще бы "Меч Хоруса ковался на Терре" предложил, гниложопый сквиг.

Уве хотел было простодушно спросить, откуда механику известны названия Богомерзких книжонок, но вовремя проглотил уже готовые сорваться с языка слова.

Обиталище Иркумова оказалось на удивление приятным и удобным, пожалуй, получше чем у Холанна, хотя счетовод стоял гораздо выше в официальном табеле сословий Танбранда. Здесь было целых две комнаты, настоящих, достаточно больших. Одна отведена под мастерскую и маленький склад всякого металлического хлама, а в другой механик жил.

— По стописят не выйдет, — с искренней горечью сообщил Иркумов, закрывая дверь, больше похожую на люк бронемашины — овальный, с клепками и штурвалом. — Нельзя мне. Но чего—нить хлебнуть найдем.

Он ногой подвинул Холанну стул и достал два почти совсем чистых стакана. Уве присел на краешек шаткого стула, держа в руках фуражку и не зная, куда ее девать.

— Брось шапку в угол, — посоветовал Иркумов, выкатывая сервировочный столик, обшарпанный и изрезанный ножами, но определенно знавший лучшие времена в одном из гостевиков—отелей верхних ярусов. — Не пропадет.

Себе танкист—механик налил из бутылки с аптекарской наклейкой "Liquor ventriculus", Холанну плеснул на три пальца чего—то непонятного, со стойким сивушным запахом. И спросил, внимательно глядя выцветшими, но умными и проницательными глазами:

— Чего хотел, канцелятор—конспиратор?

Уве помолчал, собираясь с мыслями. С одной стороны, его все также беспокоил непонятный ИО, а иных знакомых с военным прошлым, кроме Иркумова, у счетовода не было. С другой...

— Есть такое дело... — решился он, наконец.

Уве кратко пересказал суть вопроса и загадки. Михаил внимательно слушал, прихлебывая частными, но мелкими глотками воду и машинально поглаживая живот, там, где когда—то находился желудок.

Много времени рассказ Холанна не занял. Иркумов проявил эмоции лишь один раз, когда счетовод описывал печать, что была прошита на вырезанных листах. Танкист откровенно поразился, но не проронил ни слова, терпеливо ожидая завершения истории.

— Вот и все, в общем—то... — закончил Холанн. — Я и думаю, что бы это могло значить, кто это такой может быть...

Счетовод окончательно смешался и умолк.

— Черная, значит... — протянул Михаил, наливая еще по одной. Поскольку в процессе рассказа Уве не выпил ни глотка, его порция удвоилась. Танкист критически взглянул на содержимое своего стакана и пробормотал, без всякой связи с предыдущим:

— Что только приходится пить... Пепсин, соляную кислоту и отдушки... Все бы отдал за возможность пожевать нормальной еды не по щепотке раз в неделю. А нельзя, сдохну.

И снова без перехода продолжил.

— Меч был перевернут или как обычно?

— Н—не понял... — замялся Холанн.

— Рукоять была вверх или вниз направлена?

— Вниз, — припомнил Уве, добросовестно подумав.

— Это плохо, — исчерпывающе отозвался Иркумов.

— А чем? — осторожно спросил Уве.

Прежде чем ответить, Михаил надолго задумался, вертя в ладонях полупустой стакан, щурясь на яркую лампочку под стареньким бумажным абажуром.

— Черный цвет, золотая нить, меч острием вверх... — перечислил танкист. — Твой Хаукон Тамас — комиссар. И притом в большой, глубокой, бездонной, можно даже сказать, жо... в опале и разжаловании, в общем.