Лекарь тоже кое-что смыслил в языках. Гарпия – от глагола «harpazein»: хватать, похищать. Хищники, гарпии привыкли хватать и похищать добычу. Это понятно. Но при чем тут пациент? Зачем хватать больного? Зачем его похищать, скажите на милость?!
– Да. Это необходимо, чтобы вынести дигноз. Господа, король доверил мне лечение сударя Биннори. Сейчас я предприму ряд действий. И хочу получить от вас заверения, что вы не станете вмешиваться, что бы я ни делала. Повторяю: ваше вмешательство исключено. В противном случае я немедленно покину Реттию.
– Что вы намерены делать? – спросил капитан Штернблад.
– Большей частью – просто сидеть рядом с пациентом. В остальном – это мое дело. Даже если мои действия покажутся вам опасными, вы не должны вмешиваться. Обещаете?
Капитан кивнул:
– Обещаем.
Рудольф Штернблад сказал это таким тоном, что оспаривать его право говорить за всех не решился никто. Многие еще помнили дуэль, случившуюся между капитаном лейб-стражи и Просперо Кольрауном, боевым магом трона, ее удивительный исход – и взгляд обоих дуэлянтов, который заморозил возмущенные трибуны, превратив буянов в овечек.
– Хорошо. Прошу вас, отойдите от пациента. Вон к той клумбе. Спасибо. Итак, приступим.
И гарпия, не говоря больше ни слова, сорвалась с перил. Взмахнув крыльями, вытянув перед собой лапы с ужасными когтями, хищником на добычу, она ринулась на спящего в кресле Томаса Биннори.
Позднее Абель Кромштель запишет в дневнике:
"Я ничего не успел сделать. Я и понять-то ничего толком не успел. Помню страх: липкий, молниеносный, он ударил меня под ложечку, и я задохнулся. Лишь сейчас, разбирая воспоминания, как пряха – кудель, я пытаюсь восстановить картину. Спасибо капитану Штернбладу: он ответил на мои вопросы – скупо, посмеиваясь, но этого хватило, чтобы заполнить лакуны.
Не все – такие рохли, как я. Не всем суждено махать кулаками после драки. Я помню, как жуткое существо неслось на мэтра Томаса. Беззащитный, закутанный в пледы, он ждал смерти с покорностью и, как мне показалось, с радостью. Конечно, я преувеличиваю: во сне нет ни покорности, ни радости, ни самого ощущения надвигающейся смерти. Но кто бы из нас не мечтал умереть во сне? – в
Я хотел закричать, но горло сдавило, как петлей. Зато гвардейцы действовали, будто на учениях, с отменным хладнокровием и сноровкой. Тот, который стоял ближе к креслу, кинулся на перехват, подставляя себя под удар убийственных когтей. Второй выхватил кинжал, собираясь метнуть его в гарпию. Не знаю, успели бы они, и что вообще из этого получилось бы – глупо строить предположения, как замок на песке. Важно иное: первый лейб-гвардеец, не добежав, рухнул, словно бык на бойне, оглушенный обухом топора в руках умелого мясника. А у второго исчез кинжал – вот только что сверкал в пальцах, собирался уйти в полет, и сгинул, как не бывало.
Я неверно сложил кусочки мозаики. Разумеется, сначала исчез кинжал. Его отобрал у подчиненного капитан Штернблад. Я не видел, каким образом он это сделал, но оспаривать заявление капитана не могу. Мало ли чего я не видел? В конце концов, я не заметил и того, как кинжал совершил в воздухе пол-оборота – и концом рукояти ударил первого гвардейца в ямочку под затылком. Обладатель кинжала еще только завершал взмах рукой, полностью уверен, что продолжает владеть оружием, а его коллега уже валился лицом вперед, упав в опасной близости от кресла.
Все это время псоглавец Доминго стоял, не шевелясь.
– Отец ударит, сын вылечит, – с отменным равнодушием сказал капитан. – Пустяки…
За годы, проведенные в Реттии, я не раз слышал любимую поговорку Штернблада. Ее цитировали все, кому не лень. Другое дело, что единицы догадывались об истинном смысле слов капитана. Его сын, лекарь у графа Ла Фейри, терпеть не мог столичного отца. Он отказал капитану, когда тот изъявил желание увидеть внука. Они не встречались даже на могиле жены рано овдовевшего капитана. Сын заранее узнавал о визите отца, и сказывался занятым или уехавшим. Думаю, поговорка успокаивала Штернблада-старшего. Сладкая, неясная для посторонних ложь создавала видимость общности между формально близкими, но абсолютно далекими родичами…
Впрочем, я отвлекся.
Когда гарпия в последний, немыслимый момент свернула в сторону, чуть не задев когтями мэтра Томаса, и приземлилась у кресла, застыв в неподвижности, я услышал, как шумно выдохнул воздух маг, похожий на грузчика. Его супруга…"
Захват осуществить несложно, знала Келена. Один-единственный лепесток времени, краткий миг падения – тело становится невесомым, и душа обретает свободу, выскальзывая из плоскости тварного мира в пространство