Гарпия с пропеллером

– Ну-ка пожарь нам картошечки, – велел Федя Рите.

Она недолюбливала Махова, но спорить с сожителем не решилась. Как-то раз она брякнула:

– Твой Колька противный, не нравится он мне.

Мыльников схватил любовницу железной хваткой за плечо и рявкнул:

– Имей в виду, Николаша мне как брат. Еще раз пургу погонишь, выгоню. Чтоб без базара! Ясно?

Рита испугалась и больше никогда не роптала при виде Николая. Впрочем, имейся у нее в паспорте штамп, она бы устроила скандал и вынудила мужа дать от ворот поворот мерзкому дружку. А так! Какие у нее права? Единственное, что Рита себе позволяла, это не садиться за стол вместе с мужчинами. В тот вечер, расставив тарелки, она буркнула:

– Пойду лягу, голова болит.

Федор слегка нахмурился, но промолчал, а Колька, гадко ухмыльнувшись, заметил:

– У моей сестры тоже то одно ноет, то другое. Старая стала – разваливается.

Рита надулась и хлопнула дверью спальни. Мужики остались пьянствовать. У Федора в квартире было две комнаты, поэтому, проснувшись ночью и обнаружив, что лежит в кровати одна, Рита не насторожилась, подумав, что любимый обиделся на нее и лег в гостиной.

Но утром, не увидев сожителя на диване, Рита испугалась, вбежала на кухню…

Потом она без конца спрашивала у врача, констатировавшего смерть Федора:

– Ну почему, почему, почему?

Доктор пожал плечами:

– Вскрытие покажет. Думается, дело в водке, выпил эрзац – и готово.

Патологоанатом вынес вердикт: Федор отравился метиловым спиртом.

Рита бросилась разыскивать Николая, телефона его она не знала, а блокнотик, куда Мыльников записывал нужные номера, куда-то подевался. Только через неделю после смерти Федора Рита сообразила, что «склерозник», скорее всего, лежит в машине, в бардачке. Она кинулась в поликлинику. Честно говоря, она сначала не думала об убийстве, просто хотела посмотреть на Николая и сказать:

– Ты из-за своей жадности купил бутылку на помойке! Из-за тебя погиб Федор!

Но потом ей в голову пришла простая мысль. Поллитровка была одна, значит, пили они вместе, но Коля-то живой… Следовательно, он каким-то образом ухитрился подсунуть приятелю отраву. Надо было сообщить о подозрениях в милицию.

Рита вытащила из «Волги» блокнотик и попросила нового шофера:

– Запиши мои телефоны и, когда явятся из легавки, дай их ментам. Пусть мне звонят, с Фединой квартиры я к себе съеду.

Но ей никто так и не позвонил. Рита сходила в районное отделение, но дальше дежурного не прошла.

– Отравили, говоришь, – хмыкнул противный лысый мужик в форме, – ну, ну… А ты ему кто будешь, жена?

– Нет, – ответила Рита, – мы не расписаны.

– Значит, сожительница, – с удовольствием подчеркнул дежурный, – ладно, ступай, позвонит следователь.

Но к Рите никто так и не обратился. Очевидно, милиционеры посчитали, что нахлебавшийся технического спирта шофер никому не интересен, и закрыли дело, не успев возбудить его.

Получив блокнот, Рита позвонила Николаю и заорала:

– Ты убил Федю!

– С ума сошла, – закричал в ответ тот, – сдурела, да? Давай встретимся!

– Ни за что, – рявкнула Рита, – я сейчас в милицию пойду!

– Дура! – взвизгнул Николай. – Ну погоди, ща приеду, мало не покажется!

Рита испугалась, что противный Махов и впрямь примчится к ней, покидала немудреные вещички в сумку и выскочила из квартиры. Больше она не возвращалась туда, где когда-то была счастлива. У Мыльникова не было родственников, и жилплощадь, очевидно, отошла государству. Рита вернулась к себе, устроилась на работу в «Золотой шар», жизнь ее в корне изменилась.

– Если кто и стырил сумочку, то это Колька, – закончила она рассказ. Потом, понизив голос, добавила: – Знаете, он, кажется, сидел.

– Почему вы сделали такой вывод?

– Вид у него жуткий, – пояснила официантка, – прямо Чикатило, а не человек, очень противный.

Я усмехнулась. Внешность бывает обманчива. Когда я была преподавателем французского языка, вместе со мной на кафедре работал Виталий Леонтьевич Аристархов, похожий на упыря, на самом деле интеллигентнейший человек, профессор. Институт наш находился на отшибе, в глухом углу, и первокурсницы, столкнувшись на улице в темноте с Виталием Леонтьевичем, пугались до обморока. Один раз профессор пришел на кафедру и растерянно сказал:

– Что мне делать?

– Случилась неприятность? – спросила я.

Аристархов покрутил в руках красивое дамское портмоне.

– Пошел поужинать, у меня «окно» перед вечерней лекцией. Возвращаюсь, навстречу девочка идет, явно наша студентка, тут другим делать нечего…

– Ну, – поторопила я медлительного мужика, – дальше!

Виталий Леонтьевич пожал плечами:

– Я совершенно машинально кивнул ей. Вдруг эта девица затряслась, аки осиновый лист, побелела, сует мне в руки кошелек и бормочет: «Вот, возьмите, только меня не трогайте!» Я растерялся, а она рысью побежала к метро. Начал кричать, не останавливается, только быстрей летит. Что теперь делать, ума не приложу.

– Надо объявление повесить: «Найден кошелек, обращайтесь на кафедру иностранных языков», – посоветовала я.

– Но почему она так поступила? – недоумевал профессор.