Гарпия

– Шагай за мной, человек мой черный,
Криви в усмешке сухие губы,
Твои движенья смешны и грубы,
Тебе поют водостока трубы,
Тебе метали лещи икру бы,
Когда б икринки – размером с четки,
А так, по малой – сдувайте щеки…

Матиас Кручек представил себя, идущего по тротуару, скользкому от икры великанов-лещей, в сопровождении черного человека, который делает смешные и грубые движения под аккомпанемент органа водостоков – и еле слышно хихикнул. Впрочем, он тут же укорил себя за нечуткость. Поэт, не поэт, а Томас Биннори тяжко болен, огорчая его величество.

Надо искать причину. Врач очищает нарыв от гноя, отставив прочь брезгливость и укоры больному, запустившему ерундовый порез. Отложив стихи, он взялся за «Историю Западного Эйлдона».

«Томас Биннори (ап-Биннори, Том Рифмач), бард. По слухам, в юности был похищен королевой фей, с коей и провел долгое время (по разным версиям, от трех до семи лет). Опрос эйлдонских фей факта похищения не подтвердил, но и не опроверг. Позднее на почве ревности Биннори убил в поединке Давида ап-Мэшима, оруженосца сэра Ричарда Виолле, и, заплатив виру, отделался изгнанием из страны…»

Тоскует по королеве? Чахнет от любви? Ну, допустим. Запросить Эйлдон? – пусть свяжутся с владычицей тамошних феечек, от лица Эдварда II попросят уделить влюбленному поэту минуту внимания, получат согласие, договорятся с властями об отмене изгнания, привезут Биннори на берег реки или на опушку леса, куда там велит королева…

Кручек почувствовал себя идиотом.

– Доцент Кручек? – ожило на стене связное блюдце, спасая приват-демонолога от неприятных чувств. По фаянсу с цветным изображением «Очарования», тюрьмы для магов, шустро катился нитяный клубочек. Там, где он прошел, тюрьма сменялась интерьером ректорского кабинета. – Это секретарь Триблец. Извините за поздний вызов. Я знаю, что вы еще на кафедре…

– Пустяки! – успокоил секретаря доцент, обрадован возможностью отвлечься. – Вы меня совершенно не побеспокоили!

– Нет-нет! – упрямился Триблец, возвышая голос. – Я знаю, что мне нет прощения. Вы искали решение теоремы Ярвета-Шпеерца, или сражались с неприводимыми представлениями Лоренца, а тут я…

– Ничего подобного! Я… ну, это… стихи читаю…

– Напрасно вы меня успокаиваете, доцент Кручек. Вина моя очевидна. И тем не менее…

– Сударь Триблец, я рад вам в любое время суток!

– Ну хорошо, – сдался упрямый секретарь. Он, словно вампир – приглашения в дом, всегда ждал, пока его трижды убедят в приятности визита. Ректор, как ни странно, поощрял такую особенность характера Триблеца, пряча жалобы под сукно. – Пожалуйста, спуститесь в ректорат. Вас ждут.

Заперев кафедру, Кручек отправился на поиски ректорского кабинета. Это было не так просто, как могло показаться. Кое-кто из студентов (и даже из молодых преподавателей) всерьез полагал, что ректорат самозарождается в недрах Универмага, как мышь – в корзине с грязным бельем, чтобы созреть, пережить период распада и вновь объявиться в совершенно другом месте. Фантазеров не разубеждали. А главное, не спешили объяснить, что если снять клубочек со связного блюдца и покатить перед собой, держась за кончик нити…

Если каждый начнет ходить к ректору, когда вздумается – далеко ли до идеи всеобщего равенства?

Сегодняшняя ночь выдалась удачной – всего лишь после двадцати минут скитаний Матиас Кручек остановился у двери с табличкой: «Хайме Бригант, ректор». В приемной доцента ждал секретарь Триблец – взъерошенный и несчастный.

– Будьте осторожны, – шепнул он. – Они не в духе.

Кручек не придал сказанному значения. Если верить Триблецу, ректор родился не в духе, и таким собирался умереть. Постучавшись, он дождался басовитого: «Да-да, прошу!» – и вошел в кабинет. Со стенных полок на гостя уставились пуговицы глаз – чучела василисков, химер и фениксов изучали вошедшего. Таксидермия бестий числилась первой среди многочисленных увлечений ректора. Ходили слухи, что Хайме Бригант, оставшись в одиночестве, спрашивает у чучел совета и руководствуется их мнением при управлении Универмагом.

– Я рад видеть тебя, Матти…

Судя по унылому виду ректора, он лгал. Но уже следующая фраза развеяла подозрения, объяснив все: уныние, поздний вызов, предупреждение секретаря.

– Час назад от меня ушла профессор Горгауз. Мы обсуждали проблемы, возникшие при наборе первого курса бакалавратуры. Матти, она хочет отказаться от кураторства!