Гарпия

За годы, проведенные в Реттии, я не раз слышал любимую поговорку Штернблада. Ее цитировали все, кому не лень. Другое дело, что единицы догадывались об истинном смысле слов капитана. Его сын, лекарь у графа Ла Фейри, терпеть не мог столичного отца. Он отказал капитану, когда тот изъявил желание увидеть внука. Они не встречались даже на могиле жены рано овдовевшего капитана. Сын заранее узнавал о визите отца, и сказывался занятым или уехавшим. Думаю, поговорка успокаивала Штернблада-старшего. Сладкая, неясная для посторонних ложь создавала видимость общности между формально близкими, но абсолютно далекими родичами…

Впрочем, я отвлекся.

Когда гарпия в последний, немыслимый момент свернула в сторону, чуть не задев когтями мэтра Томаса, и приземлилась у кресла, застыв в неподвижности, я услышал, как шумно выдохнул воздух маг, похожий на грузчика. Его супруга…"

* * *

Захват осуществить несложно, знала Келена. Один-единственный лепесток времени, краткий миг падения – тело становится невесомым, и душа обретает свободу, выскальзывая из плоскости тварного мира в пространство психонома. Мига достаточно, чтобы увидеть ближайший из якорей, схватить цепь и вынырнуть наружу. Простая, грубая работа.

Но для работы тонкой – а что тоньше коррекции чужой души? – необходимо длительное погружение. Гарпия, проникая в чужой психоном, остается беззащитной. Внутри пройдут часы, а снаружи – минуты; но эти минуты ты проведешь, застыв изваянием рядом с тем, чью душу исследуешь. Глухая, слепая, бесчувственная.

Такова плата за вход.

Перелет взорвал мироздание. Келена метила на локоть выше головы пациента – и влетела прямиком в грозовое небо. Воронка тайфуна с гостеприимством ада распахнулась перед гостьей, открывая аспидно-черный зрачок – трубу, канал, угольный колодец со стенами из бешено вращающегося вихря. Она падала в бездну исчезающе-иллюзорного «сейчас», закладки между прошлым и будущим, воспоминаниями и чаяньями, мечтами и сожаленьями…

Пока не рухнула в ночь.

Психоном встретил ее упругим ударом ветра, несущего запахи лаванды и бугенвилий, и горечи листьев, сжигаемых на кострах осени. Келена расправила крылья, поймала поток – и не удержалась: расхохоталась от переполнивших ее чувств. Единение с психономом: вы входите друг в друга, как меч в ножны, как двое нежных любовников.

Неповторимый и чудесный праздник – «сейчас».

О люди, вы даже не представляете, насколько вам повезло. Владельцы стран и континентов, на этих пажитях вы можете взрастить все, что пожелаете – пока живы. Рай и геенна, высокое и низменное, страсть и страдание – вы вольны засеять их сказочными драгоценностями, изумрудами прожитых мгновений, каждое из которых – неповторимо.

Это ли не дар свыше? И на что вы его растрачиваете?

Углубляетесь в воспоминания, эмигрируя в «уже было». Предаетесь мечтам, отплывая в «еще не было». Настоящее утекает песком сквозь пальцы, оставляя зияющие прорехи на ткани создаваемого мира. Вы жадно перебираете найденные когда-то медяки и вожделеете серебра, не замечая ежесекундно сыплющегося на вас золотого дождя.

Ветер усиливался. Келена стремительно неслась над окутанными тьмой землями. Внизу проплывали неясные очертания заброшенных городов и циклопических построек, не озаряемые даже робким лучиком света. Лишь вдалеке, на вересковых пустошах, жгли костры. Гарпия скользнула ближе к земле. То, что она ищет, не может таиться во тьме: она знала это по опыту.

В глаза ударило солнце. Из ночи она влетела в день, и не удивилась.

Небо переливалось сияющими разводами, раскрашивая облака во все цвета радуги. Внизу рос город. Земля влажно лопалась, из нее красноголовыми подрябиновиками лезли белокаменные дома, блестя черепицей крыш. На холме кольцом башен-боровиков встал к небу замок; деловитыми опятами проклюнулись хижины предместий. Вот уже и букашки-хлопотуны на улицах засуетились…

Нет, не здесь. Келена сделала круг над новорожденным городом, раздувая ноздри. Она даже облизнулась, пробуя воздух на вкус. Кислая медь на языке. Будоражащий запах перемен. Перемены пахнут смоленой пенькой, известковой пылью и рассветным бризом. Хотя псоглавец Доминго наверняка бы не согласился. Но псоглавец – там, а мы – тут.

Долгий и чистый звук колокола в вышине. С востока долетает манящий, далекий отголосок. В нем спрятан карамельный пурпур зари. Туда?

Да! – отозвалось эхо.

Келена чувствовала: лететь придется долго. Страна души поэта обширна – не чета иным куцым миркам; а паразит, видимо, притаился на другом ее краю. Путеводной нитью могло стать что угодно: стайка стрижей с изумрудными крыльями, густеющие пряди воздуха, прожилки черных трещин на хрустале небосвода… Гарпия взяла направление, как гончая – след.

Самый быстрый сокол не угнался бы сейчас за Келеной. Как обычно, внутри психонома тело гарпии изменилось. Лапы вытянулись, превратившись в сильные и стройные ноги, исчезли лишние перья… В поднебесье неслась не полуптица, но почти-ангел. Лишь острые когти выдавали в ней опасную хищницу.