Гарри-бес и его подопечные

— Питаться тебе надо. Вон худой какой. Я сейчас отварю порцию, а ты лежи пока, опохмеляйся.

— Черт с тобой, валяй. Только интересно знать, с чего такие милости?

— Ты мой последний шанс. Я тебя оберегать намерен.

— Это так-то ты меня оберегаешь? Да? Кинул в омут заплесневелый, водкой накачал… К свету хочу! На чердаке лучше жить, чем в дыре твоей подлой.

— Нельзя нам на чердак. Оттуда упасть можно. А здесь хорошо, тихо… Работать начнешь, совсем просветлеешь.

— Работать? Уж не на тебя ли?

— Дворец золотой возводить будем, во благо Отчизны. На вот, ешь пельмени… горяченькие.

— А горчица?

— Нет горчицы.

— А ты слетай на тот свет, пошустри. И сигарет прихвати. И шампанского. И закуски всякой. Новоселье справлять будем. А я соседей пока обзвоню. Не с твоей же угодливой мордой праздновать.

А соседям и звонить нечего. Люди творческие — интуиция, как у волков. Нюхом праздник чуют. Не успел Гарри закуску разложить, в дверь скребутся. Корпус быстрого реагирования десант высадил.

Ох да эх раздается у входа.

— Иди открывай, — говорит Гарри, — первая партия. А я в тебе пока посижу. Инкогнито.

Открывает Егор дверь — стоят двое. Бороды с проседью. Из всех карманов портвейн торчит. Бутылок пятнадцать.

— Циолковский, — сказал Циолковский.

— Мичурин, — сказал Мичурин. — На огонек зашли.

— Где это вы огонек увидели? — спрашивает Егор.

— Мы не увидели. Мы предопределили.

— По какому поводу гуляем? — интересуется Мичурин.

— Русская болезнь кривизны — запой, — говорит Егор.

— Эт мы понимаем, — говорит Мичурин.

— Аналогично, — говорит Циолковский. — Нам здесь нравится. Мы у тебя поживем недельку.

«А вы нам не очень, — ворчит Гарри, — с вами не только дворца, сараюги кособокой не построишь».

Только бутылки откупорили — стук в дверь. Открывает Егор — на пороге мужик веселый. Кучерявая борода, как у ассирийца.

— Ты кто?

— Птица, — говорит Птица. — Большого полета. Хошь стихотворение прочитаю? Сегодня написал. С живой природы скопировал. Вo:

Выходят из пивной три гена:
Гена Михейчев
Гена Сидаков
и Толя Чащинский

Ха-ха-ха-ха! По-моему гениально!

— Ты поэт?

— Не, певец. Горя народного. Помузицируем? — И достает из кармана початую бутылку «Рояля».

Только по стаканам разлили — cтук в дверь: «Открывай, полковник!».

Открывает Егор — мужик веселее прежнего. Босой, в цветастых шортах, с хризантемой в руках.

— Туз, — представился Туз, — узник Матросской тишины. В недавнем прошлом. Ныне вольный садовник.

— А почему бос?

— А-а, мелочи жизни… Я ей сказал: давай 45-й. Я хоть и низкий, а нога у меня — во! Нет, засранка, 44-й подсунула. Я ходил, ходил — ноги огнем полыхают — вышвырнул к чертовой матери. Теперь хорошо, стакан нальешь?

Только чокнулись за процветание государства Великорусского — стучат. Открывает Егор — мужик тихий. Без бороды, одет скромно, в карманах ничего.

— Коля, — представился он, — Талала. Я не опоздал? Очень кушать хочется…

— В самый раз, — отвечает Егор. — А кушать что будешь? Портвейн, «Рояль», водку или шампанское?

— Портвейн буду, если можно…

Только выпили за народ Богоносец, великомученик — треск и грохот раздается у двери. Вся компания с лица спала. Птица бутылки под стол прячет. Открывает Егор — мать честна! — баба шикарная.

В бусах, перьях, пальто с разрезом. Из разреза бедро, как облак, смотрит вызывающе.

— Ой, мужик какой, — заворковала баба, — хорошенькай, тощенькай… Откуда залетел к нам, сокол ясный?

— Из леса дремучего. Егором звать.

— Ах, — представилась баба, — царевна я. В смысле голубых кровей и тонких восприятий. По соседству живу. Маюсь с одним шалопутом. Хоть и боярин, а пьет, как троглодит, — ведрами. Он не у тебя?

— Не знаю. Тут много разных.

Влетела царевна в залу:

— А-а-а-а-а, ненаглядные, с утра пораньше… Где он?

— Эх.

— Ох.

— М-м-м-м-м…

— Еще не приходил, — сказал Коля Талала и вздрогнул.

— Обманул, змей! Трое суток по следу шла, а сейчас как сквозь землю провалился. А след, между прочим, сюда вел.

— Не гневись, государыня, — сказал Циолковский, — выпей лучше шампанского, расслабься…

— Нельзя мне расслабляться. Родовое гнездо стеречь надо от разбойных поползновений.

— А мы че? — обиделся Коля — Ни че… У нас все свое.

— У вас свое только глотка.

— За присутствующих здесь дам! — высунулся Мичурин со стаканом. — Дай я тебя расцелую, царевна грез моих и сладость сновидений…

— Ты «Агдам» свой целуй, здесь присутствующий. У меня свой целовальник есть. — Повела глазами царевна, — ах! — полыхнула звездой в Егора. — Только прячется… Ладно, кореша, скукотища у вас, аж у в ушах звенит. Никаких восприятий. Погнала я. К Итальянцу заеду, может там залег мой антихрист. А с тобой мы подружимся, — курлыкнула царевна Егору. — Я, знаешь ли, змея по гороскопу.

Только выпили за ожидаемое процветание угнетенных — стук в дверь. Открывает Егор — мужчина тонкой наружности в кожаном пальто. Печален и тих.

— Корней, — представился он. — Зайти можно?

— Сколько угодно, — сказал Егор, — тут, очевидно, все ваши друзья… Новоселье празднуем.

— Прекрасно… — сказал Корней. — Только друзей у меня нет. И не было никогда.