Гарри-бес и его подопечные

И Корней соглашался! Со всей этой тривиальностью… Он — парадоксов друг — участвовал в этом хоре… в этом старушечьем плаче по прошлому! Да и Корней ли это был? Где шапка вороных кудрей? Где профиль Медичи? Где осанка аристократа? беспристрастность? ум? Ч-черт! Его кто-то дергал за ниточки! Точно! Через него проходили разрушительные волны… его душили спазмы… Он постоянно отмахивался от чего-то… от каких-то, одному ему видимых нитей… паутины, липнувшей к лицу… Он не мог сидеть спокойно… Он все время взмахивал руками… жестикулировал, ощупывал свою рожу… На лбу его высыпала сыпь. Она давно превратилась в коросту и отваливалась кусками. Он рассыпался… Кости его сожрал алкоголь… кожа вылиняла… Дряблая и серая, как шкурка переваренной пельменины… плавала в мутном бульоне его керосиного рая… Да это же труп! — дошло наконец. — Ты сдох Корней! Ха! Вот так номер! Я опоздал… Ничего уже больше не будет! Все! Кончено! Крах! Бог умер… Он шелушится и смердит… Он обзавелся компанией могильщиков! Он дудит с ними в одну дуду! Хорошенькое дело! Он еще чем-то не доволен! Его что-то не устраивает! Ха! Эта развалина работает на автопилоте! Так! Ясное дело! Он еще произносит слова… заученные ранее… Они уже ни к чему… Они все из прошлого… Он еще подчинен энерции жизни… Он умер — но не окоченел! Еще растет борода, дрыгаются руки… держится голова… Еще черные дырки глаз что-то высматривают… и шамкает рот… и жует, жует свое прошлое…

— Мои друзья… они же все уехали на Запад… Они звали меня… говорили… тут нечего ловить… Езжай и ты… Я им сказал: «А зачем?»… Это ничего не меняет… И потом… эти диссидентские дела… какие-то дурацкие бульдозерные выставки… Это так скушно… так… лукаво…. я в них ничего не понимаю… И я сказал: «Езжайте, ребята… а я здесь поживу… Никуда я, ребята, не поеду… Моя родина — Советский Союз»… Так я им и сказал… И не жалею об этом! А ведь меня тогда не выставляли… совсем… Кого? Корнея Овчину? Никогда! пусть подождет… Ни одной выставки… Ну и что? Что изменилось? Да ничего… Они там… а я здесь! У меня двадцать объектов… Двадцать! Теперь мне говорят: ты, Корней, пьешь… ха! я пью… У меня двадцать объектов… роспись потолка… в одиночку… Это вам как? а я пью… Конечно! Только кто из вас сможет персональную выставку на «Кузнецком» сделать… Вот так, хоть чем-нибудь эти залы завесить… Кто? У меня вся мастерская забита живописью… и «Русский музей»… Я пью… У меня четверо детей… и восемь внуков… да… Ну и что? Что это меняет? Я был председателем два срока… И я стоял на своем… я… Все были «за»! а я «против»! Весь Координационный Совет… все двадцать… моих товарищей… «за»! а я «против»! Я выступил… Так не годится, ребята, говорю… никуда мы из «России» не уйдем… и точка! И что? На меня смотрят, как из двустволки целятся… двадцать двустволок… на меня… Как вам такое покажется? По спине озноб… а я все равно против… Один! Вот и все! и приехали… «Москва» отделилась… Совет ликвидировали… комбинаты все развалились… салоны тут же посдавали-распродали… Вот вам и райские кущи! и кукиш по всей морде… Тут ко мне приходит один… Канадец какой-то непонятный… Живопись, говорит, купить хочет… мол, мне вас рекомендовали… Сколько? — спрашивает… Я отвечаю: стоко-то и стоко… А он на меня смотрит своими канадскими гляделками… а в них такая пустота… коченеет и говорит: «Но вы же еще не умерли…» Во как! Все расползлось по швам… вывернулось наизнанку… Нас выкинули из жизни… на помойку… Кучка подлецов… в законе… Они просто обделали свои делишки… пакостники… подставив при этом целую нацию…