Гарри из Дюссельдорфа

Берлин радушно принял Гейне в свои объятия. Теперь он был только гостем прусской столицы и на правах гостя привлекал к себе всеобщее внимание — и в салонах, и в литературных кафе, и среди бывших студенческих товарищей. Рахель обрадовалась приезду Гейне, согрела его своей заботой. Глаза Фредерики Роберт, красавицы, которую он воспевал в стихах, светились нежностью. Он читал ей и ее мужу Людвигу Роберту новые стихи, только что появившиеся в «Собеседнике». Профессор Губиц тепло принял Гейне, но не удержался от поучения:

— Вашу «Лорелею» знает весь Берлин наизусть. Это шедевр, уверяю вас! Вы настоящий лирик. Я не советую вам надеяться на карьеру политика и публициста. Вас ждет лавровый венок поэта.

— Но мне нужен также меч воина, — ответил ему Гейне.

Губиц только покачал головой. Ему не нравилось, что крамольные мысли гнездятся в голове Гейне. Излишний пыл вреден в прусском государстве, — это Губиц хорошо знал как редактор «Собеседника».

В этот приезд Гейне ближе сошелся с Адальбертом Шамиссо. Француз по рождению, эмигрировавший в Германию с семьей во время французской революции, Шамиссо стал немецким писателем и ученым-ботаником. Этот живой и разносторонний человек обладал большим поэтическим даром. Его баллады и лирические стихотворения дышали искренней любовью к простым людям. Героями поэта были не средневековые рыцари и дамы, как у большинства немецких романтиков, а незаметные труженики: землепашец, прачка, городские бедняки. Особенно была известна его повесть «Необычайные приключения Петера Шлемиля». Здесь фантастическое и реальное сливались вместе, и горемычный герой Петер Шлемиль, продавший свою тень черту, чтобы разбогатеть, выступал как живой укор корыстолюбивому и жестокому обществу, жертвовавшему всем для наживы.

Адальберт Шамиссо был знаком со стихотворениями Гейне и любил их. Ему захотелось сблизиться с молодым поэтом, и теперь к этому представился случай. Оживленные беседы между ними касались различных предметов. Шамиссо расспрашивал Гарри о его литературных и жизненных замыслах, а Гейне с интересом и волнением слушал бесконечные рассказы Шамиссо о кругосветном путешествии, совершенном им в 1815–1818 годах на русском судне «Рюрик». Лицо Шамиссо становилось воодушевленным, длинные волосы небрежно спадали на плечи, румянец разгорался на щеках, — и рассказчике пылом говорил о неведомой для Гарри стране, о России, где он побывал, о русской литературе и русском языке, который хорошо изучил.

Много новых и сильных впечатлений увлекло Гарри, но он должен был торопиться обратно в Геттинген.

На обратном пути дилижанс стоял в Магдебурге лишь полчаса. Это было на рассвете, и Иммерман, верно, спал крепким сном, не подозревая, что совсем недалеко, на почтовой станции, бьется любящее его сердце Гейне. На этот раз свидание не состоялось, и Гарри огорченно проехал через город, в котором он недавно пережил четыре увлекательных дня.

В Геттингене Гейне узнал глубоко трагическую весть: в Миссолунгах, в Греции, погиб великий английский поэт Байрон, любимейший из литературных современников Гейне.

24 мая 1824 года Гейне написал в Люнебург Рудольфу Христиани: «.. мне сообщили, что мой кузен, лорд Байрон, умер в Миссолунгах. И это великое сердце перестало биться! Оно было великое, и оно было сердце, а не мелкая яичная скорлупка чувств. Да, этот человек был велик, он в муках открывал новые миры, он по-прометеевски презирал жалких людей и их богов, еще более жалких, и слава его имени достигла и снеговых гор Фуле и жгучих песков Леванта… Не скоро мы увидим равного ему. Я велел объявить траур повсюду…»

Берлинскому другу Мозеру он сообщил: «Смерть Байрона меня потрясла. Он был единственным человеком, которого я ощущал как родного, и во многом мы, вероятно, были схожи. Шути над этим сколько хочешь… С Байроном я всегда обходился свободно, как с равным себе соратником. С Шекспиром я совсем не могу общаться запросто, — я слишком чувствую, что я ему не ровня. Он всесильный министр, а я только надворный советник, и мне кажется, что он в любую минуту может меня сместить».

Встреча

Старый слуга с пышными седыми бакенами стоял в палисаднике перед домом и сосредоточенно чистил сюртук. Он легко проводил щеткой по сукну кофейного цвета, бережно снимал волосок с рукава и вдруг начинал ожесточенно тереть то место, на котором замечал пятнышко.

Было раннее утро, солнце ласково согревало землю, и не верилось, что уже октябрь на дворе — до того было тепло и не похоже на осень.

Слуга продолжал производить свою операцию, не обращая внимания на окружающий мир. Он был полон сознания собственного достоинства.