Гарри из Дюссельдорфа

На поле Маренго Гейне мечтал о счастливом будущем: «Да, будет чудесный день, солнце свободы согреет землю лучше, чем аристократия всех звезд, вместе взятых… Свободно родившись, человек принесет с собой свободные мысли и чувства, о которых мы, прирожденные рабы, не имеем никакого понятия. О! Они также не будут иметь никакого понятия о том, как ужасна была ночь, во мраке которой мы должны были жить, как страшна была наша борьба с безобразными призраками, мрачными совами и ханжествующими грешниками! О бедные бойцы, мы всю нашу жизнь отдали этой борьбе, усталые и бледные встретим мы зарю дня победы!»

И поэт закончил эту патетическую главу знаменитыми словами: «Право, не знаю, заслуживаю ли я, чтобы мой гроб украсили когда-нибудь лавровым венком… Но меч вы должны возложить на мою могилу, потому что я был храбрым солдатом в войне за освобождение человечества».

Приподнятый тон борца за освобождение человечества сменяется в дальнейших страницах, озаглавленных «Луккские воды», памфлетом на графа Платена. Гейне вводит в описание итальянского путешествия забавную новеллу, где остро высмеивает графа Платена и его стихи. Видя в Платене прихвостня аристократов и попов, Гейне попутно разделывается с кликой мюнхенских иезуитов. Он говорит о своем искусстве «чеканить из врагов червонцы таким образом, что червонцы достаются ему, а удары от чеканки — его врагам».

Памфлет на Платена вызвал большой литературный скандал. Почти вся немецкая печать единодушно стала на защиту Платена и осыпала бранью Гейне, «плебея, осмелившегося восстать против аристократии».

Но именно в этом обвинении Гейне чувствовал общественное значение своего памфлета. Он писал Фарнгагену: «Никто не замечает, что в Платене я покарал только представителя определенной партии, прихвостня аристократов и попов. Я решил атаковать не только на эстетической почве, — это была война человека с человеком, и именно упрек, который мне теперь бросает публика, что я, низкорожденный, должен был бы хоть немного щадить высокородное сословие, — этот упрек как раз и смешит меня: именно это-то и подстрекало меня, мне хотелось подать пример, а там будь что будет. И этот пример я добрым немцам подал».

Прусская печать особенно яростно нападала на Гейне за его выступление против Платена; поэт понял, что путь к государственной службе для него закрыт навсегда. Даже многие друзья Гейне отнеслись далеко не сочувственно к нему, только Фарнгагены проявили дружеское участие и поддерживали поэта.

В Гамбурге число врагов Гейне заметно растет. Его ненавидит прежде всего банкир Лазарь Гумпель, выведенный Гейне под видом маркиза Гумпелино в памфлете на Платена. Но зато Соломон Гейне по-настоящему оценил творчество племянника, который высмеял его самого крупного конкурента. Недаром он охарактеризовал Гарри, рекомендуя его знакомой артистке госпоже Девриент у себя на обеде: «Каналья!..» В этом возгласе было столько же брани, сколько и любования задорной ловкостью племянника. Это не мешало Соломону Гейне постоянно раздражаться против Гарри. А тот называл Соломона «золоченым дядей» и по-прежнему был вынужден являться к нему на поклон, чтобы получать более или менее щедрые подачки. Являясь в прихожую Соломона, Гейне, как в былые годы, спрашивал у камердинера: «Ну, какая у вас погода?» И, если Соломон был плохо настроен в тот день, добрый слуга отвечал: «Бурная погода, господин доктор, уж лучше приходите еще раз, вечерком».

Мелкие унижения, которым подвергался Гейне в Гамбурге, необычайно усиливали его болезненность и раздражительность.

В образе Гумпелино Гейне высмеял не только Лазаря Гумпеля, но и типические черты гамбургских денежных тузов. Самодовольство, уверенность в своей мощи, самодурство — все это были свойства, которых не был лишен и Соломон Гейне, не меньше Гумпеля любивший показную роскошь.

Постоянные стычки с дядей, заканчивавшиеся примирением до новой ссоры, били по самолюбию Гарри. Поэт однажды шутя, но с большою примесью серьезности написал в альбом Соломону: «Дорогой дядя, дай мне взаймы сто тысяч долларов и забудь навеки твоего любящего тебя племянника. Г. Гейне».

Но, несмотря на все личные заботы и неудачи, Генрих Гейне только мужал в борьбе с многочисленными врагами. Большой ум подсказал ему, в чем заключается значение этой борьбы и его место в ней. «Теперь дело идет о высших интересах самой жизни, — писал он Фарнгагену, — революция врывается в литературу, и война становится серьезнее, Может быть… я единственный представитель этой революции в литературе, но она необходима во всех смыслах».

Перелетная птица