Гарри из Дюссельдорфа

Ему казалось, что он перебегает на чудовищно длинных ногах из Германии во Францию и обратно, стучится к немецким друзьям и знакомым, не дает им спать и стаскивает с постели. "Доброе утро! - кричит он им среди ночи. Радостные вести: французский петух пропел зарю!"

Одно видение сменялось другим. Толпа готических соборов в ужасе перед революцией обратилась в бегство из Баварии и других католических земель. На небе тоже произошло смятение, и в райских чертогах были открыты нараспашку все двери, а небесное воинство в страхе разбежалось и спряталось по углам.

В эти дни Гейне неустанно думал о родине. Способны ли его земляки совершить подвиг, подобно французам?

Скоро ли они сумеют найти достойное применение немецким дубовым лесам и построить из них баррикады для боев за освобождение?

Гейне не мог больше оставаться на Гельголанде. Он решил вернуться в Гамбург, хотя знал, что это небезопасно для него. В коротеньком письме к Винбаргу поэт писал: "Если в Германии разразится революция, моя голова будет не последней из тех, которые падут".

В Гамбурге Гейне убедился в том, что "солнце попрежнему элегически освещает широкую спину немецкого терпения". Каждую ночь поэту снится, что он укладывает чемоданы и отправляется во Францию. Эти мысли одолевают его и днем. Он действительно готовится к отъезду.

Весной 1831 года Гейне заканчивает деловые переговоры с Кампе, издающим его "Дополнения" к "Путевым картинам". В страстных строках поэта, направленных против аристократии и денежной буржуазии, звучат прямые отголоски трех июльских дней во Франции, свергнувших Бурбонов. Гейне прощается с немногочисленными друзьями, раздает им на память прочувствованные стихи, с горечью переживает предстоящую разлуку с матерью.

В начале мая поэт отправляется в путь. Неделю он проводит во Франкфурте-на-Майне, согретый приемом восторженной молодежи. "Вы не представляете себе, как здесь меня чествуют, - писал он в Гамбург. - Когда днем я вернулся домой, весь мой стол был покрыт визитными карточками посетителей".

Через Гейдельбсрг и Карлсруе Гейне добрался до германо-французской границы. В мае 1831 года поэт перешагнул границу, которая "отделяла страну филистеров от священной страны свободы".

V

ПАРИЖ

ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

Выкрики кондуктора дилижанса: "Париж!

Париж!", и голоса продавцов свежих кокосовых орехов пробудили от сна путешественников.

В прекрасное утро 20 мая 1831 года почтовый дилижанс доставил Генриха Гейне к воротам Сен-Дени.

Не прошло и двадцати минут, как Гейне уже был на бульваре Сен-Дени, среди толпы нарядно одетых парижан, словно сошедших с картинок модных журналов.

Он был ошеломлен внешним видом этого шумного, красивого города. Один из современников поэта так описал впечатление приезжего от французской столицы: "Кто приезжает сюда в первый раз, у того сразу делается головокружение. Улицы говорят слишком громко, и толпа слишком торопится и напирает. Столько идей на выставках или витринах, в памятниках, в плакатах и лицах, которые как бы заряж'ены и насыщены ими. Кажется, что попадаешь из спокойной и прохладной воды в котел, где собираются клокочущие пары и где бушуют и сталкиваются волны, сплетаясь между собой и отбрасываясь от раскаленной стенки пылающего металла. Куда уйти от этой горячки воли и мысли?.."

Гейне все казалось ослепительным и исключительно интересным: небо было особенно голубым, потому что на нем еще сверкали лучи пленившего его июльского солнца.

От пламенных поцелуев этого солнца были еще розовы щеки Лютеции (римское название Парижа), и на ее груди еще не совсем увял свадебный букет, хотя слова "свобода, равенство, братство" были уже местами стерты со стен домов.

Неудивительно, что на Гейне Париж произвел сразу чарующее впечатление. Виденные им прежде большие немецкие города Берлин и Мюнхен бледнели по сравнению с Парижем, а Дюссельдорф, Бонн, Люнебург и Геттинген уже казались большими деревнями.

Еще в XVII веке, когда Тридцатилетняя война разорила и обездолила Германию, Франция после Вест4'"альского мира 1648 года получила главенство на Европейском континенте. Уже в ту пору Париж насчитывал почти миллион жителей, двенадцать тысяч карет катилось по его улицам, и в аристократическом квартале Ссн-Жсрмен воздвигались великолепные особняки и дворцы. С того времени в течение полутора веков Париж отстраивался, все больше теряя остатки средневековой старины.

Только узкие, извилистые и темноватые улочки Латинского квартала напоминали о стародавней жизни города и придавали ему особое очарование. Величественные здания и памятники: Лувр, Биржа и Опера, Триумфальная арка, Вандомская колонна - все привлекало поэта.