Гарри из Дюссельдорфа

Как в зимний вечер усталый путник
Жаждет горячей, радушной чашки чая,
Так жаждет сердце мое тебя,
Немецкая родина!
Пусть вечно твоя благодатная почва
Рождает гусаров, плохие стихи,
Глупцов и скудоумные книжки;
Пусть вечно, вместо сухих колючек,
Питаются розами твои зебры;
Пусть вечно пребудут надменны и праздны
Твои сановные обезьяны
И пусть, раздуваясь от жира и спеси,
Себя считают выше и лучше
Всей остальной рогатой скотины;
Пусть вечно твои улитки, отчизна,
Своей медлительностью кичатся,
В ней полагая залог бессмертья;
И пусть в благородном своем собранье
Решают подсчетом голосов:
Считать ли сыром дырочки в сыре?
Пусть обсуждают высокие власти,
Как бы улучшить породу овец,
Чтобы снимать с них шерсти побольше
И чтобы могли их стричь пастухи
Всех без разбора;
Пусть вечно несправедливость и глупость
Тебя наводняют, Германия, —
Я и такой тебя жажду сердцем…

В этих словах звучала горькая ирония. Мысль поэта все время обращалась к будущему, когда свободолюбивые идеи одержат верх над косностью и раболепием немецкого мещанства. Поэт и назвал вторую часть «Путевых картин» — «Идеи». И прибавил к этому: «Книга Ле Гран». На Нордернее Гейне писал эту новую книгу, задуманную уже давно, еще в Люнебурге. Какая живость ума и богатство образов сверкали в «Книге Ле Гран»! Поэт обращался к Эвелине, женщине, созданной его фантазией. Это был как бы обобщенный образ любимой — и Амалии, и ее сестры Терезы, и Фредерики Роберт. С ней ведет лирическую беседу поэт, рассказывает о своем детстве, смешивая вымысел с правдой, называя себя то сыном далекой Индии, то признаваясь в том, что родился в рейнском городе Дюссельдорфе. «Книга Ле Гран» — тоже своего рода путешествие. Только не в пространстве, а во времени Гейне вспоминает прошлое, и каждая подробность из дней детства поэта выписана с такой любовью и нежностью, что невольно волнует читателя. Вот маленькая каморка, и французский барабанщик Ле Гран учит мальчика Гарри великой музыке революции. Ритмы боевых песен революции звучат в «Книге Ле Гран», с ее страниц встает некогда любимый Гейне образ французского императора в треугольной шляпе и сером походном сюртуке. Он прославлен поэтом, как сын революции, свергавший власть аристократов и попов. Юношеское увлечение Наполеоном отразилось, как в зеркале, в «Книге Ле Гран», и хвала свергнутому императору звучала как хвала свободе, равенству и братству, принципам, которые были начертаны на знаменах французской революции, потрясшей всю Европу. Нужно было гражданское мужество, чтобы во время европейской реакции поднимать на щит славные идеи свободы, равенства и братства. Гейне обладал этим мужеством и со страстью политического бойца и подлинного художника воспел эпоху революционных подвигов. Какими мелкими и жалкими казались ему мрачные видения современности — тупые и жестокие прусские офицеры и дворяне, робкие и бескрылые мещане, немецкие цензоры, которых он без стеснения обозвал болванами и посвятил им главу, вместо текста состоявшую почти сплошь из цензорских многоточий…

Физически слабый, болезненный, поэт чувствовал в себе гигантские творческие силы. Он пел гимны неиссякаемой человеческой энергии, направленной не на убийство и уничтожение, а на добрые, благородные дела мира. «Мне незачем ждать от священников обещаний другой жизни, — писал Гейне, — раз я и в этой могу пережить довольно, живя прошлым, жизнью предков, и завоевывая себе вечность в царстве былого.

И я живу! Великий ритм природы пульсирует и в моей груди, и, когда я издаю крик радости, мне отвечает тысячекратное эхо. Я слышу тысячи соловьев. Весна выслала их пробудить землю от ее утренней дремы, и земля содрогается от восторга. Ее цветы — это гимны, которые она вдохновенно поет навстречу солнцу! А солнце движется слишком медленно, — мне хотелось бы подхлестнуть его огненных коней и заставить их скакать быстрее. Но когда оно, шипя, опускается в море и огромная ночь открывает свое огромное тоскующее око, — о, тогда, только тогда пронизывает меня настоящая радость! Мою взволнованную грудь нежат дуновения вечернего воздуха, звезды кивают мне, и я поднимаюсь ввысь и парю над маленькой землей и над маленькими мыслями людей».