Гарри из Дюссельдорфа

В комнате — беспорядок. В углу лежит раскрытый чемодан, в нем разбросанное белье, книги, рукописи… Стулья стоят посреди комнаты, и на них навалены разные вещи. Обитатель этой комнаты, Гейне, сидит у стола и задумчиво водит карандашом по бумаге. Перед ним чашка недопитого кофе и бутерброд с куском сыра на тарелочке. В дверь постучали, и вошел молодой человек, с которым Гейне в последнее время часто встречался. Это был критик Лудольф Винбарг, большой почитатель творчества Гейне, один из немногих гамбуржцев, решившихся написать восторженную статью о новом томе «Путевых картин». Редакторы долгое время не хотели печатать отзыв Винбарга, но все же он появился.

Винбарг подошел к столу и, поздоровавшись с Гейне, бросил любопытный взгляд на лист бумаги, лежавший перед поэтом. В только что написанном стихотворении каждая строка была исправлена, перечеркнута и над ней сверху написана новая. Винбарг воскликнул:

— Боже мой, какая трудная работа!

Гейне пристально посмотрел на Винбарга и иронически улыбнулся:

— Вот ваши коллеги, критики, толкуют о вдохновении и думают, что поэты поют, как птички божьи, обо всем, что придет в голову. А кто знает, сколько нужно бессонных ночей, растерзанных чувств, горячих мыслей, для того чтобы создать хоть сколько-нибудь приличное стихотворение! Не знаю, как другие, а я тружусь, как ювелир над золотой цепью, и пригоняю колечко к колечку — слово к слову, рифму к рифме.

Винбарг задумался и сказал:

— Очевидно, вот такой упорной работой и достигается та простота и безыскусственность, какую мы видим в поэзии Гейне.

— Дорогой друг, — ответил Гейне, — вы заглянули за кулисы, или, лучше сказать, увидели постройку дома. Но, когда все готово, леса убираются, и на ваш суд предстает новое здание.

Винбарг внимательно огляделся вокруг, выбрал один из стульев и присел на него, убрав лежавшие на нем вещи. После некоторого молчания он сказал:

— Знаете, что мне пришло в голову? У вас вид путешественника, который провел беспокойную ночь на постоялом дворе.

Грустный, бледный Гейне слабой улыбкой ответил на слова друга.

— Так оно и есть, — сказал он. — Я себя чувствую путешественником и не только в Гамбурге, но и везде в Германии. Вернее сказать, Лудольф, я — перелетная птица, которая ищет лучших краев.

— Куда же летит перелетная птица? — в тон Гейне спросил Винбарг.

— Перелетная птица, — серьезно сказал Гейне, — летит в будущее…

Наступила пауза. Гейне порылся в бумагах и нашел смятый листок.

— Послушайте это. Моя исповедь сегодняшнего дня;

Для дел высоких и благих
До капли кровь отдать я рад.
Но страшно задыхаться здесь,
В мирке, где торгаши царят.

Им только б жирно есть и пить,

Кротовье счастье брюху впрок:
Как дырка в кружке для сирот,
Их благонравный дух широк.

Их труд — в карманах руки греть.

Сигары модные курить.
Спокойно переварят все, —
Но их-то как переварить!

Хоть на торги со всех сторон

Привозят пряности сюда,
От их душонок рыбьих тут
Смердит тухлятиной всегда.

Нет, лучше мерзостный порок,

Разбой, насилие, грабеж,
Чем счетоводная мораль
И добродетель сытых рож.

Эй, тучка, унеси меня.

Возьми с собой в далекий путь,
В Лапландию, иль в Африку,
Иль хоть в Штеттин — куда-нибудь!

О, унеси меня!. Летит…

Что тучке мудрой человек!
Над этим городом она
Пугливо ускоряет бег.

Винбарг почувствовал, что это действительно исповедь сердца поэта. Двадцативосьмилетний критик тоже задыхался в Гамбурге и мечтал уехать куда угодно, только бы прочь из этого города. Он не хуже Гейне знал гамбургское общество и не раз слыхал от толстых, самодовольных дам, жен сахарных и кофейных королей, что его друг Генрих Гейне непроходимо глуп и ни о чем не может говорить с дамами, кроме как о погоде. Они и не подозревали, что Гейне издевательски говорил с ними только о погоде.