Тошнило её, наверно, всё же не от него, а от чего-то другого. И в результате вырвало. После чего заботливые нянечки хотели сменить под ней простынь, но Юлька так завизжала, что они ограничились тем, что подпихнули под её щёку пелёнку. Любое движение доставляло Юлии муку, и она не позволяла до себя дотрагиваться. Так и лежала: мокрая от перевёрнутого под ней судна с околоплодными водами, с дурно пахнущей пелёнкой под щекой. Противореча сама себе, Юля со странной настойчивостью просила медперсонал разрешить ей походить. На что ей отвечали НЕТ. Медицинские работники, на его взгляд, вообще отличались крайним бездушием. Между делом они гоняли чаи, решали сканворды и перелистывали глянец. С другой стороны, может, это часть терапии? Так или иначе, Ростислав чувствовал себя отвратительно. И не находил ответа: зачем он здесь?! Но, наверно, во всём есть смысл. Так, например, он теперь был почти уверен, что никогда не возжелает жены ближнего. ‚Слава Богу, тут нет впечатлительного Севы. Представляю, что было бы с ним… и со всеми теми, кто посмел пустить процесс родов его жены на самотёк‘. В конце концов, всё плохое когда-нибудь кончается. Вот и срок Юлиных родов подошёл к логическому финалу. К ней в очередной раз подошёл молодой хамоватый доктор, которого величали Евгением Владимировичем, и после беглого осмотра подал знак тащить роженицу в операционную. Запинающуюся, в мешковатой ситцевой рубахе, Юльку под белы рученьки уволокли в соседнее помещение. В ‚родилку‘ Барина не пустили. Он наблюдал через стекло, как на упирающуюся Юльку напялили шапочку самого нелепого вида и, уложив на высокое кресло, принялись натягивать ей на ноги шитые белые сапоги (у него были такие же, когда играл в школьном спектакле снеговика). Зачем, спрашивается?!. Жалость — вот что он испытывал к Юльке сейчас: беспомощная, страшненькая, страдающая. Как мало надо, чтобы гордого, смеющегося человека превратить в такое вот кровоточащее… нет слов! Юлия замолчала. Больше не орала. Будогорскому были видны только спины врачей и сестёр. Господи, сколько же их! Акушер и акушерка, педиатр, сестра педиатрического отделения, анестезиолог и ещё кто-то, кто прошёл прямо в операционную. Интересно, если б Юля находилась в больнице ‚Святого Мунго‘, чем бы это отличалось от того, что он видит сейчас? Наверно, колдуньи способны оказать более квалифицированную помощь, чем эти ‚эскулапы‘. Конечно, рожать завещано ‚в муках‘, но не в таких же… Кстати, некий господин Никитин (который наплодил чёртову кучу детей и выпустил прорву педагогической литературы) собирал свидетельства рожениц о ‚приятности родов‘. Изданы они были в книжице величиной с брошюру, и как-то она попала в руки Будогорского. Будучи человеком любознательным и неленивым, Ростислав её прочёл. Что ж, сегодня этот миф полностью развенчали. Буквально у него на глазах. Так же, как и тот, что роды благотворно влияют на организм женщины. Собственно, последнее утверждение — это официальная версия. Как, например, и то, что большевики в своё время горячо приветствовали смешение благородной дворянской крови с пролетарской. С другой стороны сами высокопоставленные большевики — тоже не из ‚простых‘ — никогда (или почти никогда) на тётеньках из народа не женились. Если таковой брак всё же имел место, то супруга занимала место прислуги. Так-то. Поэтому стоило задуматься, из чего формируется будущий человек и откуда чего берётся. Недаром извечно желание гурманов-мужчин иметь в любовницах женщину нерожавшую — без отвислых грудей, дряблого зада и растяжек на бёдрах. Современные женщины, правда, борются с издержками природы: диета, пластика. Взять хотя бы Юлию: выглядит лет на двадцать пять… в одежде. Подробностей он не знает. Может, и слава богу? Что-то слишком тихо там, за стеклом… Дверь распахнулась:
— Нина, капельницу! — крикнула женщина — анестезиолог.
— Что случилось? — схватил её за рукав Ростислав.
— Схватки прекратились — вот что случилось, — с досадой прокричала врачиха.
— Ну, ладно, хватит! — Будогорский взял себя в руки и, решительно отстранив женщину в белом халате, вошёл в операционную.
Дальнейшее произошло на автопилоте. Чтобы избежать ‚охов‘, ‚нельзя‘ и прочего, он наложил заклятие обездвиживания на весь клинический персонал и подошёл к Юле. Она была без сознания. Кровь багровым пятном расползалась по гинекологическому креслу. Ростислав принял решение спонтанно. Он телепортировал Бабе Яге, и через минуту та уже была на месте.
— Э-эх! — только и смогла крякнуть старушка и принялась за ворожбу.
Кровотечение остановилось. На щёки Юлии вернулась краска. Яга положила ей руку на живот и тихо сказала Будогорскому:
— А теперь считай со мной до десяти. Ежели не срастётся у нас с тобой — считай, потеряли мы девку.
— Раз… — медленно начал он считать.