Но ему нужна была другая дверь. По его воспоминаниям, находилась она слева и открывалась на лестницу, ведущую в залы суда. Спускаясь, Гарри все не мог решить, как действовать: использовать оставшиеся бомбушки-отвлекушки? Нет, лучше под видом Ранкорна постучать в зал и попросить Мафальду на пару слов. Непонятно, правда, достаточно ли важная персона этот Ранкорн – может, с рук и не сойдет. И даже если получится, Гермиона не вернется в зал, и ее могут хватиться раньше, чем они выберутся из министерства…
В задумчивости он не сразу почувствовал неестественный холод, охвативший его внезапно, словно он нырнул в туман. С каждым шагом становилось холоднее, ледяной воздух все глубже проникал в горло, замораживал легкие… Затем навалились тоска, отчаяние, безнадежность…
«Дементоры», – понял Гарри.
Он спустился, свернул направо – и увидел жуткую сцену. В темном коридоре у двери толпились высокие фигуры в черных капюшонах: лиц не видно, в абсолютной тишине – только прерывистое хриплое дыхание. Окаменевшие от страха муглорожденные, вызванные на допрос, сидели, съежившись и мелко дрожа, на деревянных скамьях. Многие закрывали лица руками – должно быть, инстинктивно отгораживались от жадных пастей дементоров. Кто-то пришел с родственниками, другие одни. Дементоры скользили перед ними туда-сюда. Холод, беспросветность, мрак легли на Гарри, словно проклятие…
«Сопротивляйся», – приказал он себе. Заступника вызывать нельзя, это его моментально выдаст. Как можно тише он пошел вперед, все больше цепенея, но мысленно твердя: иди, иди, ты нужен Рону и Гермионе…
Идти меж высоченных черных фигур было очень страшно: безглазые лица под капюшонами поворачивались к нему, и Гарри не сомневался, что дементоры его чувствуют, ощущают присутствие человека, у которого еще осталась надежда, который способен им противостоять…
Вдруг дверь слева распахнулась с оглушительным в гробовой тишине грохотом, и оттуда, разносясь эхом, полетел крик:
– Нет, нет, я полукровка, полукровка, говорю вам! Мой отец был
– Предупреждаю в последний раз, – мягко произнес голос Кхембридж, магически усиленный и легко перекрывавший отчаянные вопли. – Будете вырываться, подвергнетесь Поцелую дементора.
Крики стихли, и теперь в коридоре слышались глухие всхлипы.
– Увести, – приказала Кхембридж.
В дверях появились двое дементоров. Гнилостными руками в струпьях они подхватили колдуна под мышки – тот, похоже, потерял сознание. Дементоры, уволакивая жертву, поплыли по коридору, и мрак, который они испускали, скоро поглотил всех троих.
– Следующий! Мэри Кэттермоул, – вызвала Кхембридж.
Встала маленькая женщина в простой длинной мантии, дрожавшая с головы до ног. Бледная как мел, темные волосы стянуты в пучок на затылке. Гарри увидел, как она содрогнулась, проходя мимо дементоров.
Он действовал по наитию, без раздумий: не мог спокойно смотреть, как она идет в подземелье одна-одинешенька, и скользнул вслед за ней в закрывающуюся дверь.
Это был не тот зал, где Гарри однажды допрашивали за неправомочное использование колдовства. Намного меньше, но с таким же высоким потолком, зал давил на человека – тот словно оказывался на дне очень глубокого колодца.
Здесь кишели дементоры. Источая ледяной холод, они безликими стражами стояли поодаль от трибуны, где за балюстрадой сидела Кхембридж с Гнусли по одну сторону и Гермионой, такой же бледной, как миссис Кэттермоул, по другую. Под трибуной бродил туда-сюда пушистый кот со светящимся серебристым мехом – Заступник, охранявший обвинителей. Отчаяние, исходившее от дементоров, предназначалось лишь обвиняемым.
– Садитесь, – мягко промурлыкала Кхембридж.
Миссис Кэттермоул, спотыкаясь, прошла к креслу в центре зала. Едва она села, из подлокотников выпрыгнули цепи и приковали ее.
– Вы – Мэри Элизабет Кэттермоул? – осведомилась Кхембридж.
Миссис Кэттермоул боязливо кивнула.
– Замужем за Реджинальдом Кэттермоулом, сотрудником хозяйственного отдела?
Миссис Кэттермоул разразилась слезами:
– Я не знаю, где он! Он должен был ждать меня тут!
Кхембридж пропустила ее возглас мимо ушей.
– Мать Мэйзи, Элли и Альфреда Кэттермоулов?
Миссис Кэттермоул разрыдалась пуще прежнего:
– Им страшно, они боятся, что больше меня не увидят…
– Нельзя ли без сцен, – бросил Гнусли. – Нам мугродья не жалко.