Гарри Поттер и Фактор Неопределённости

Из спальни послышались шаги, и дверь в ванную открылась.

— Что слу... — он запнулся, увидев ее лицо. — Ладно, держись, — он взял с полки большое пушистое полотенце и зашел в кабинку, не обращая внимания на текущую на одежду воду. Он вывел ее из-под струй и обернул ее трясущееся тело в полотенце. — Тсс, просто расслабься, — он вывел ее из кабинки в спальню и усадил в шезлонг, стоявший лицом к окну. Потом присел перед ней на корточки, поплотнее запахнув ей полотенце. — Хочешь рассказать мне, что не так?

— Не могу перестать думать об этом, — выпалила она.

— О чем?

— О том, что Джеральд ко мне прикасался, — Гарри нахмурился, изумленно хлопая глазами. — О нет, не так, как ты подумал! — поспешила добавить Гермиона, осознав, как прозвучали ее слова. — Это... так ужасно.

— Что? — в смятении переспросил он.

Гермиона сделала глубокий вдох и рассказала ему все про записку о Спеллбаунд Букс и о том, что настоящий Джеральд мертв. К концу рассказа он ошеломленно, выпучив глаза, таращился на нее.

— Я была так сосредоточена на тебе, что это просто вылетело у меня из головы... полагаю, я только утром начала об этом задумываться.

— Не могу поверить, — осипшим голосом произнес он. — Ты понимаешь, что это значит?

Она кивнула:

— Что, по всей вероятности, некто следил за нами все время, пока я с ним встречалась».

Гарри покачал головой:

— Вот сразу он мне не понравился. Но я-то думал, что просто ревную.

Гермиона улыбнулась, уже чувствуя себя лучше:

— Ты ревновал?

Он застенчиво на нее посмотрел:

— Конечно, ревновал, просто это выражалось как неприязнь к нему в целом, — он поднялся и сел рядом с ней. Гермиона уселась ему на колени, и он обнял ее. — Видимо, мои чувства намного умнее меня самого: раньше меня все поняли. Мне было больно видеть тебя с ним, так же как и с Горацием, и с Руфусом, и с тем идиотом доктором Килроем, — Гермиона поцеловала его в скулу у самого уха и опустила голову ему на плечо. Какое-то время они молчали. — Когда найду Джеральда... или кем бы он там ни был... я его по стенке размажу, — мрачно пообещал он.

— Тсс, не надо так говорить, — возразила она. — Это ничего не решит.

— Нет, зато мне будет спокойнее, — она ничего не сказала, вдруг поняв, что в то время как ей Джеральд сделал больно очень поличному, он совершенно по-другому сделал больно и Гарри тоже. — Тебе лучше?

Он прошелся ладонями по ее голым рукам, будто пытаясь ее согреть.

— Да, — вздохнула она. — Но мне будет еще лучше, когда я узнаю, кто он на самом деле, — она отстранилась и взглянула ему в лицо. Он невидящим взглядом уставился куда-то ей за плечо. Она тепло улыбнулась, погладив его по щеке, на которой проступала короткая утренняя небритость. — Ты весь напряжен, — сказала она, сквозь рубашку чувствуя, как скованы мышцы его шеи и плеч.

— Я чувствую напряжение. Что бы нам ни предстояло в следующие несколько часов, можно быть уверенным: оно не даст нам расслабиться.

— Ты раньше так нервничал перед очередной конфронтацией или каким-нибудь соревнованием. Ты никогда не верил в свои силы.

— Я по-прежнему нервничаю в таких случаях, просто я научился это скрывать. По крайней мере, раньше мне всегда помогали вы с Роном.

— Бедный Рон. Ему всегда приходилось по восемь раз подставляться под поражатели, — они оба грустно улыбнулись. Гермиона заметила, как лицо Гарри приняло обеспокоенное выражение. Неожиданно он ее отпустил и отодвинулся от нее. — Что-то не так?

Он замялся.

— Он был моим лучшим другом, — мягко проговорил он.

Гермиона вздохнула, задаваясь вопросом, смогут ли они когда-нибудь забыть об этом.

— Знаю.

— Более того. Он стал мне братом, которого у меня никогда не было.

— Он тоже был мне другом, Гарри... даже больше.

— Да, но... ну, у мужчин особая дружба. Рон первым из моих сверстников, мальчишек одного возраста со мной, полностью меня принял, — он на мгновенье задумался. — Все время, пока мы были в Хогвартсе, я чувствовал себя виноватым за то, что отнимал у него вещи, принадлежавшие ему по праву. Я отнял у него признание, которое он, как Уизли, должен был получать. Я отнял у него независимость, ведь люди видели в нем только моего оруженосца. Я отнял у него даже привязанность матери, хоть и был ей рад, — Гермиона ничего не говорила... да и что она могла сказать? Это все была правда. — Он никогда не жалел о дружбе со мной... ну, почти никогда. Он всегда стоял рядом и приглашал в свою жизнь, семью, — он посмотрел на нее полными боли глазами. — И теперь я снова отнимаю у него то, что принадлежало ему. Что бы он обо мне подумал? — он уставился на ладони, сильно сжав челюсти.

Гермиона взяла его за руку, опасаясь, что все ее будущие отношения с этим человеком зависят от того, насколько она сейчас сумеет подобрать правильные слова.