Гарри Поттер и Фактор Неопределённости

Весь воздух вышел из груди Гарри, будто ему в глотку воткнули рыболовный крюк и дернули. Он хотел закричать, ему не хватало воздуха, он чувствовал себя так, будто некто в ботинках со стальными носками только что пнул его в живот. Гермиона сделала огромный вдох, выгнулась дугой; острие меча торчало у нее из груди, а кровь текла из раны и заливала рубашку. За ее плечом виднелось ухмыляющееся лицо Аллегры. Гарри чувствовал, что рассудок пытается его покинуть, как птица на привязи рвется в небо. В какой-то момент ему показалось, что от вида ее тела, которое он обнимал когда-то с такой нежностью, насаженного на острый кусок металла, он сойдет с ума. Он с огромным трудом держал себя в руках, это было словно пытаться удержать намасленную веревку. Он рвался от державших его колдунов; лицо его застыло, рот был открыт в беззвучном крике. Аллегра вытащила меч, и Гермиона упала на платформу; в утонченной жестокости Аллегра кивнула державшим Гарри колдунам, и те его отпустили... каким-то отдаленным, все еще ясным, уголком сознания он изумился, что ей не хватало просто убить его любимую, ей нужно было, чтоб она умерла у него на руках.

Гарри кинулся к платформе и упал на корточки рядом с Гермионой, уложил себе на колени; его охватила паника и отняла способность трезво мыслить.

— О Боже... Гермиона... — каркнул он. — О нет.

Она уставилась ему в лицо, с губ ее капала кровь. Он приложил руку к ране на груди, хоть и понимал безнадежность ситуации, чувствуя, как кровь льется из раны на спине ему на джинсы. Она медленно подняла руку и прикоснулась к его щеке. Гарри прижал ее руку, дыша сухими короткими всхлипами. Его обуял ужас. Аллегра стояла над ними, держа в руках окровавленный меч, и наблюдала.

Гарри взглянул Гермионе в глаза:

— Нет, — прошептал он, видя, что ее взгляд затуманивается. — Не оставляй меня, пожалуйста, Гермиона... — он прижал ее к груди. — Нет, нет, нет, нет... — он прижался лбом к ее лбу, будто мог передать ей жизнь из своего тела. Долгий шумный вздох вырвался у нее из горла, она дернулась и затихла. Гарри прижал ее крепче, шок и горе заволокли рассудок. Он взглянул в угрюмое лицо Аллегры; его собственное было измазано в крови. — Почему? — воскликнул он. — Она не представляла для тебя угрозы, почему?

Аллегра нагнулась и посмотрела ему в глаза:

— Не потому, что она представляла для меня угрозу. Потому, что она была дорога тебе.

— Я ее любил, — выдавил он.

— Ну вот в этом-то ей и не повезло, да? — она погладила Гермиону по голове. — Ради кого тебе теперь жить, Гарри? Она была последней, так ведь?

Он уставился ей в лицо; горе сменилось жуткой, ослепляющей яростью, от которой у него покраснело в глазах.

— Я тебя убью, — тихим, хриплым голосом сказал он. — Я выберусь отсюда или умру, пытаясь. А потом буду тебя искать, и не остановлюсь, пока не найду, а потом буду причинять тебе боль, пока ты не станешь умолять, чтоб я тебя убил... но я не убью. Я буду мучить тебя месяцами, годами, и когда, наконец, закончу, я вырву у тебя из груди сердце... как только что сделала ты, — закончил он, запнувшись на последних словах.

— Смелые обещания. Ты можешь их даже исполнить. Но это ее не вернет.

Гарри секунду не сводил с нее взгляда, но сокрушительный вес того, что случилось, был для него непосилен, и его лицо исказилось. Он уткнулся Гермионе в плечо, одной рукой вцепившись ей в волосы; плечи его тряслись от беззвучных всхлипов, которые не могли выразить его горе. Аллегра подала знак колдунам, которые до этого держали Гарри, и они оттащили его от тела Гермионы, хоть он крепко в нее вцепился.

— Нет, — тихо твердил он. Рассудок покидал его, и он не мог ни думать, ни действовать, ни вообще что-то сделать; а колдуны поставили его на ноги и повели из комнаты. Ноги его волочились по полу, и колдуны тащили его как труп, а именно им он себя и чувствовал.

Аллегра посмотрела ему вслед, а потом обратилась к оставшимся:

— Уберите это, — указала она на тело у своих ног. — С ним теперь проблем не будет.

* * *

Они бросили Гарри в камеру, захлопнули двери и оставили наедине с тем же каменнолицым охранником. Гарри ходил взад-вперед, выписывая руками бессмысленные жесты: сначала хватался за волосы, потом за борта плаща, потом тер окровавленную рубашку и рукава плаща. Грудь его вздымалась так, будто он только что пробежал стометровку.

Затем он остановился и опустил голову, подбородок его задрожал, и он почувствовал, что горе поднимается в нем, как магма в вулкане, который вот-вот извергнется и разорвет его на куски. Он вспоминал ее, смеющейся, танцующей, улыбающейся ему с залитой лунным светом подушки. Он сжал в кулаки руки, что еще помнили ее кожу, и прижал их к лицу, чтобы избавиться от образа ее затухающих глаз.

Он ходил и тер шрам на ладони. Я дал ей умереть, Рон, думал он. Я дал умереть тебе, а теперь я дал умереть ей. Я вас обоих подвел. У меня было два лучших друга. У меня был названый брат и любимая женщина, а теперь я остался один. Наедине со своей местью.