Гарри Поттер и келья алхимика. Главы 1-8.

Неделя ушла на то, чтобы хоть относительно привести дом в порядок для того, чтобы он принял вид нормального и пригодного для житья. Старик Аберфорс, вопреки всем предостережениям Снейпа, не возражал. Он ходил за нами везде, от чердака до подвала, и безучастно наблюдал за тем, как мы снимали и вытряхивали занавески, мыли окна и полы и чинили мебель, которая, как казалось, могла разлететься от старости при малейшем сквозняке. Его маленькие блеклые глазки равнодушно слезились при виде того, как мисс Эвергрин решительно выбивает потертые ковры на заднем дворе, как мы со Снейпом подстригаем кусты и выкорчевываем древние пни, как Сьюки, отчаянно чихая, сметает паутину с потолка кухни. За ним следом всегда цокали маленькие копытца, и Магнолия, в отличие от своего хозяина, с неизменным отвращением наблюдала за нашими усилиями по уборке этого семейного склепа. Вначале она даже ухитрялась подстраивать нам всякие пакости, вроде вьющихся цепочек грязных следов, идущих от самой глубокой лужи по только что вымытым полам всех комнат. Иногда следы белой шерсти пополам с мусором обнаруживались на коврах и занавесках, словно о них кто-то специально потерся, а на чистом белье, сохнущем на заднем дворе, обнаруживались горизонтальные отметины и даже дырки. Обычно по две – от рогов, и хорошо еще, если края ветхих скатертей и наволочек не оказывались злорадно изжеванными, до чего эта хитрая зверюга была явной мастерицей.

Несмотря на все эти неприятные выкрутасы, сама Магнолия ухитрялась оставаться белоснежно чистой. Старый Аберфорс если и умел делать что-то хорошо, так это ухаживать за своей любимицей. Он мог часами любовно расчесывать ее шерсть, выбирать из нее сор и грязь, мыть ей копыта в фарфоровом тазике и кормить мелко нарезанными овощами из старинной хрустальной салатницы. Когда же он садился на свое любимое место – маленький полосатый диван в гостиной возле камина, весь усыпанный белой шерстью, то Магнолия довольно расстилала бороду у него на коленях, подставляла ему кудрявый лоб и сладко жмурилась, пока Аберфорс терпеливо почесывал ей голову. Это явно доставляло и ему немалое удовольствие. Она же, в свою очередь, постоянно переживала за него, как человек. Когда он слишком долго не спускался к завтраку из своей чердачной каморки, дробный топоток раздавался на старой лестнице, а под его дверью слышалось озабоченное блеяние. Стоило Аберфорсу хрипло закашляться, Магнолия тут же устремляла на него взволнованный оранжевый взгляд и подталкивала его рогами поближе к огню камина. Она бегала за ним везде и всюду, старалась не выпускать из виду и следила за всем, что он делает, щепал ли он лучину для камина или, неуверенно спотыкаясь, тащился с мусором к бакам возле дома. Эти безумные персонажи придавали и без того мрачному гнезду Гриффиндоров совершенно нереальный вид, делая его подобием замка Дракулы.

Дом был защищен всеми возможными чарами – от Ненаносимых до Ненахождаемых. Я был уверен, что здесь постарался Дамблдор. Можно было ходить по всему дому и крохотному саду, не опасаясь, что кто-нибудь в деревне это заметит. Зато сама Годрикова Лощина была прекрасно видна из окон западного крыла. Ее огоньки по вечерам ободряюще подмигивали, рассыпаясь среди темных провалов деревенских садов, к ночи чернеющих и становящихся похожими на непроходимую волшебную чащу, в которой изредка покачиваются алые фонарики красношапов. Из окна я видел, как деревенские обитатели живут своей обычной магловской жизнью: ходят по магазинам, гуляют с колясками мимо подстриженных изгородей, возятся в саду, заходят в паб или судачат на углу друг с другом о том о сем. Эта жизнь была так вопиюще нормальна, что каждый раз у меня ныло сердце оттого, что мне приходится сидеть запертым в четырех стенах. Уже много раз мне приходило на ум, что если бы не Сьюки, это заточение было бы куда хуже того, что я испытывал у Дурслей. Но и тут меня постоянно мучило то, что когда Сью встречалась с Джастином, она и ездила с ним в парк развлечений, и ходила в театр, я же не могу ей предложить ничего, кроме меня самого. Сьюки никогда не жаловалась на отсутствие других удовольствий, но я опасался, что, запертые в четырех стенах, мы можем быстро надоесть друг другу.