Вместо глухого удара и хруста костей, которые ожидал услышать Гарри, раздался скрип и стена поглотив энергию удара выгнулась, словно резиновая, и мягко спружинила противника на пол. На как из камня высеченном лице татуированного не промелькнула ни одна эмоция, будто и не человек это был вовсе.
Завязался бой. Фигуры дерущихся размылись мутным пятном — такая была скорость их перемещения. То и дело пол и ближайшая стена сотрясались от ударов, покрывались выбоинами, прогибались как резина… Бойцы ГО могли только раскрыв рты наблюдать происходящее, надеясь что эти два демона не доберутся до их позиций.
Вдруг, всё закончилось. На полу осталась лежать неподвижная фигура татуированного и лишь едва заметное движение грудной клетки давало понять, что тот все еще жив.
— Том, — сказал Гарри по мыслесвязи, изучающим взглядом осматривая свою левую руку, вернее то, что от нее осталось: кисть и половина предплечья делись непонятно куда, — подгони сюда какой-нибудь ковер-самолет. Я сломал этому гаду позвоночник.
Глава 63
Проснувшись ближе к обеду, едва умывшись и причесавшись, что было без толку, Гарри, он же Поттер, взял с прикроватной тумбочки еще не остывшую голову татуированного засранца и направил свои стопы прямиком к Министру Магии Корнелиусу Фаджу.
Это для простого народа он был Корнелиусом, для Гарри же он был Нимфадорой. И дело тут не в извращенных фантазиях малолетнего маньяка, а в вполне очевидной вещи — Нимфадора Тонкс, будучи метаморфом уже давно занимала руководящий пост в стране, иногда поминая настоящего министра рюмкой огневиски.
Прошествовав с отрубленной головой через атриум, не обращая внимания на удивленные, а порой и полные страха взгляды, Поттер добрался до лифтов и поднялся на этаж, где находился кабинет Фаджа.
Перепугав секретаря до нервной дрожи и мокрой лужи, Поттер пинком ноги распахнул дверь в святая святых волшебной Британии — кабинет Министра. Хотя некоторые думают, что эта самая «святая святых» находится в Хогвартсе, а точнее в кабинете Дамблдора.
Кабинет министра не отличался особой роскошью: дубовая обшивка стен панелями из красного дерева; такая, же мебель, коричневые шторы, красно-коричневый ковер. Стол возле окна, полностью заваленный всякой всячиной, от письменных принадлежностей и пресс-папье, до папок с документами; стеллажи с пачками документов, полки с книгами выстроились вдоль стен не хуже почетного караула; стулья для посетителей, специально сделанные так, чтобы сидеть на них было крайне неудобно, в углу живучий фикус.
Закончив осмотр кабинета, он обратил свой взгляд на министра. У шкафа, вместо Фаджа, стояла Тонкс в своем истинном обличии.
Стоя друг напротив друга, они пожирали друг друга глазами. Продолжая гипнотизировать ее своим взглядом, он стал медленно приближаться, как бы наступая, а она отходила назад пока не уперлась спиной в стену. Подойдя вплотную, прижал девушку к стене. Одна рука на уровне головы, другой приподнял подбородок и впился в ее губы жадным и требовательным поцелуем. Ответ не заставил себя ждать. Она отвечала со всем жаром и пылом, томимым последние месяцы. Обняв Гарри за шею, притянула еще ближе к себе. А он гладил ее тело с хаотичной последовательностью. Но этого было недостаточно, ему нужно было ощущать теплоту ее кожи, одежда мешала и неприятно раздражала разгоряченные тела. Потянув с обеих сторон, он разорвал надвое ее мантию, за ней последовали пиджак, брюки.
Куски летели в разные стороны. Но внезапно, его внимание привлекло то, что перед ним в одной рубашке стояла стройная и гибкая, как пантера мулатка. Ее широко раскрытые глаза были затуманены страстью, длинные карамельного оттенка волосы доходили до талии. Смугло-коричневая кожа выделялась на фоне белой рубашки. По его телу прошелся разряд тока. Притянув ее к себе принялся сминать ее губы грубым поцелуем, переходившим в менее жестокий, страстный. Разгоряченные этим порывом они рвали, разбрасывали, его одежду. За ней полетели и остатки ее рубашки. Нижнего белья не оказалась. Продолжая поцелуи и ласки, он снова прижал ее к стене. А она гладила его спину, плечи, ягодицы, спину. Ее кожа была гладкой, как атлас. Целуя ее, одной рукой он провел по груди. Она была небольшая, упругая, приятно тяжелила руку. Он принялся мять их и теребить соски.