Гарри Поттер и Обитель Бессмертия

Почти тотчас ему дали понять, что, в определенном смысле, лучше бы он это не вытаскивал. На карту, правда, никто и не обратил особого внимания, ведь Гарри приходилось ею пользоваться в гостиной и в классах. Но извлечение из сундука мантии неожиданно очень заинтересовало соседей по спальне. Они долго восторгались, ахали, поглаживали ее норовили примерить, так что Гарри едва не потерял терпения. Наконец, Рон ушел.

— Какой ты все-таки хитрый, Гарри, — уважительно поглядывая на него, произнес Дин Томас.

«Более чем сомнительный комплимент», — подумал Гарри. Замечать за собой подобные слизеринские добродетели было ему издавна неприятно. Специально, чтобы не поддерживать беседу, он честно учил весь вечер и даже почти забыл про Рона. Он пропустил время отбоя, добросовестно выписывая фазы приготовления признавалиума, и, закончив, почувствовал, что засыпает. Однако напряженные в ожидании соседи по спальне, судя по их виду, не собирались гасить свет. Кто пытался читать, кто откровенно зевал, но они были полны решимости дождаться Рона. Он появился сразу после полуночи.

— Получилось, — сказал лучший друг, передавая мантию. — Малфой действительно кое-что делал подозрительное.

Взбодрившись, гриффиндорцы расселись полукругом на кровати Гарри и приготовились слушать.

— Во-первых, у него есть сигнальное зеркало. Хорошо, что у меня была карта, потому что он долго кружил, прежде чем его вынуть. Когда он остался на одном месте, я тогда только за ним пошел, и когда добрался до места, он уже разговаривал. Он спрашивал, что делать, по поводу этого письма, похоже, что-то его там не устраивает, — отчитался Рон.

— Еще бы — столько грязной работы, — скривился Дин Томас.

— Но главное даже не это, — Рон искоса пригляделся к Гарри, словно желая предугадать его реакцию, и нарочито ровным тоном произнес: — Знаете, по-моему, он со Снейпом разговаривал.

Упоминание бывшего профессора не только у Гарри отозвалось приливом неприятных воспоминаний.

— С чего ты взял? — потребовал Гарри. — Он назвал его по имени?

— Вот нет, — с покаянным видом признал Рон. — Осторожен стал, как настоящий агент, чтоб ему! Но именно таким тоном он всегда обращался: «сэр», да «могли бы Вы»! Он больше слушал, чем говорил. Что делать будем?

Повисшее молчание грозило затянуться. Гарри, даже злясь, чувствовал, что он не в состоянии сейчас что-то решать.

— Тогда давайте отдадим это письмо Фаджу, — предложил Симус, подавляя зевок. — Это, в конце концов, его работа.

Но Фадж вспомнил о них первым. Еще до завтрака все члены школьной команды получили аккуратные конверты, в которых их самым вежливым образом просили собраться в учительской «для инструктажа». Из записки также следовало, что следующие выходные дни они проведут, защищая честь «Хогвартса» в первом матче соревнований.

— Как же некстати все эти квиддичные страсти, — сказала Гермиона.

— Только не говори, что мы не успеваем с домашними заданиями и как это ужасно! — кисло попросил Рон.

— Если бы проблема была только в домашних заданиях, я бы вообще молчала… да, — добавила она менее уверенно.

— Знаешь, я тут подумал, что все будет нормально, — сказал Гарри. — Ну, какая польза Волдеморту от моих поездок за границу?

— Хорошо бы так и было, — проворчала Гермиона. — А что касается Малфоя, Симус прав, надо сообщить директору.

И Гарри сделал это, заранее зная, что выполнять эту обязанность ему будет неприятно. Однако, вопреки ожиданию, бывший министр не стал от него отмахиваться. Письмо сильно его расстроило.

— Вы правы, от этого можно ожидать неприятностей, — согласился он. — И я обязательно приму меры. Просто… не хотелось бы торопиться с выводами. Мне надо подумать, как лучше всего проверить Вашу версию, мистер Поттер.

Фадж думал три дня, и за это время Гарри почти уверился, что он ничего не сделает. Однако его мнение о новом директоре улучшилось, когда его и друзей нашла после уроков профессор МакГонагол.

— Поздравляю, Поттер, — сказала она. — Директор ждет у себя. Вас и всех старост. Считайте, что Вам удалось растревожить дело Малфоя.

Ступая на эскалатор следом за ней и Гермионой, Гарри убеждал себе, что не рискует верить в свою удачу; уже много раз бывало, что она оказывалась ложной. Он нарочно источал степенность, но сердце его ликовало. И то, что директор Фадж собрал целую толпу, казалось ему хорошим знаком. Приятно было видеть смятение на лице Слагхорна и то, как он старается даже не приближаться к Малфою, Гарри вдохновляло явно испуганное выражение физиономии Забини и то, что Паркинсон не явилась. А другие старосты, он знал, были на его стороне.

Когда-то этот кабинет принадлежал Дамблдору, и тогда Гарри мог чувствовать здесь себя почти как дома. Теперь все было по-другому, но, глядя, как Фадж предъявляет письмо завучам колледжей, как бледнеет и теряется Малфой, Гарри проникался ощущением важности момента, того, что он не зря здесь. Как будто бы он доказал Дамблдору то, от чего старый директор в свое время отмахнулся. Приведя сюда разоблаченного Драко Малфоя, он как будто бы даже частично отомстил за смерть любимого наставника.