Гарри Поттер и Огненная Чаша

— Ты прекрасно знаешь, я сказала это только для того, чтобы Малфой заткнулся, — отрезала Гермиона. — А вообще-то, на этот раз он прав. Лучшее, что можно было бы сделать, это избавиться от них, пока они всех не перекусали.

Ребята уселись за гриффиндорский стол и принялись угощаться бараньими отбивными с картошкой. Гермиона ела так быстро, что Гарри с Роном удивлённо вытаращили на неё глаза.

— Ты чего?… Придумала новый способ борьбы за права эльфов? — спросил Рон. — Решила добиться, чтобы тебя вырвало?

— Ничего подобного, — ответила Гермиона со всем достоинством, которого ей удалось достичь с полным спаржи ртом. — Мне просто надо в библиотеку.

— Что?! — Рон не поверил своим ушам. — Гермиона!.. Сегодня первый день! Нам ещё даже ничего не задали!

Гермиона пожала плечами и продолжила заталкивать в рот еду с видом человека, которого не кормили несколько дней. Затем она вскочила, наспех бросила: «Увидимся за ужином!» и с дикой скоростью унеслась.

Прозвонил колокол — сигнал к началу послеобеденных занятий. Гарри с Роном отправились в Северную башню. По узкой винтовой лестнице они забрались на вершину. Там из круглого люка в потолке спускалась серебряная лесенка, по которой можно было подняться в кабинет профессора Трелани.

Они едва успели просунуть в люк головы, как им в ноздри ударил знакомый сладкий запах, исходящий от камина. Шторы, как всегда, были опущены. Круглая комната купалась в призрачном красноватом свете множества ламп, задрапированных шарфами и шалями. Гарри с Роном пробрались между обитых ситцем кресел и пуфиков, на которых уже сидели их одноклассники, и заняли свой столик.

— Добрый день, — сказал загадочный голос профессора Трелани за спиной у Гарри. Он вздрогнул.

Профессор Трелани, очень худая женщина в огромных очках, от которых её глаза казались чересчур большими, с высоты своего роста взирала на Гарри с тем трагическим выражением, которое неизменно появлялось у неё на лице при встречах с ним. Все её многочисленные бусы, цепи и браслеты, как всегда, искрились в свете камина.

— Ты чем-то обеспокоен, мой дорогой, — заупокойным тоном объявила она. — Сквозь твоё храброе лицо мой Внутренний Глаз видит встревоженную душу. И я должна с огорчением признать, что твоё беспокойство небезосновательно. Я вижу, что у тебя впереди трудные времена… Увы!.. Очень, очень трудные… Боюсь, то, чего ты опасаешься, и в самом деле случится… причём раньше, чем ты думаешь…

Она перешла на шёпот. Рон поглядел на Гарри и закатил глаза. Гарри встретил его взгляд с каменным выражением лица. Профессор Трелани прошелестела мимо и уселась перед камином в большое кресло с подлокотниками лицом к классу. Очень близко к ней, на пуфиках, примостились Лаванда Браун и Парватти Патил, боготворившие прорицательницу.

— Мои дорогие, пришло время заняться звёздами, — начала учительница, — движениями планет и теми таинственными предзнаменованиями, которые они раскрывают лишь тем, кто способен уразуметь рисунок небесного танца. Человеческая судьба зашифрована в излучении планет, сочетающемся…

Мысли Гарри унеслись далеко-далеко. Ароматизированный жар камина всегда усыплял и одурманивал его, а монотонное бормотание профессора Трелани никогда особенно не впечатляло — хотя он не мог не думать о том, что она только что сказала. «Боюсь, то, чего ты опасаешься, и в самом деле случится…»

Но ведь Гермиона права, в раздражении подумал Гарри, профессор Трелани и в самом деле обычная старая дура. Ничего он сейчас не опасается… если, конечно, не считать тревоги за судьбу Сириуса… но что может знать об этом профессор Трелани? Гарри давно уже пришёл к выводу, что её предсказания — это, в основном, удачные догадки плюс таинственная манера выражаться.

Нельзя, разумеется, не принимать во внимание тот случай в конце прошлого учебного года, когда она предсказала, что Вольдеморт восстанет вновь… Тогда сам Думбльдор, после того как Гарри описал ему случившееся, признал, что её транс был подлинным…

— Гарри! — тихо позвал Рон.

— Что?

Гарри огляделся по сторонам; на него смотрел весь класс. Он сел прямо; кажется, он почти заснул, одурев от жара и погрузившись в собственные мысли.

— Я говорила, мой дорогой, что ты — со всей очевидностью — родился под гибельным влиянием Сатурна, — в голосе профессора Трелани слышалась еле заметная обида на то, что он осмелился не внимать каждому её слову.

— Родился под… чем, извините? — переспросил Гарри.

— Сатурна, дорогой, планеты Сатурн! — вскричала профессор Трелани, явно раздражённая тем, что он не упал замертво от этого известия. — Я говорила о том, что в момент твоего рождения влияние Сатурна, очевидно, было очень сильно… эти тёмные волосы… худощавое сложение… трагические потери в юном возрасте… думаю, я не ошибусь, мой дорогой, если скажу, что ты родился в середине зимы?

— Нет, — покачал головой Гарри, — я родился в июле.

Рону пришлось по-быстрому превратить свой смех в сухой кашель.