Гарри Поттер и Орден Феникса

Гарри повернулся к Рону.

— Ну что ж, — сказал он так, словно воспринял всё это как шутку, — если хочешь… Что там у него? — Он заглянул в письмо. — Ага, порвать со мной отношения, клянусь, я не буду буянить.

— Дай. — Рон протянул руку. — Он… (Рон разорвал письмо пополам)… самый большой (разрывая на четыре части)… гад (разорвав на восемь)… на свете.

Он бросил обрывки в камин.

— Давай, до утра надо с этим закончить. — Он подтянул к себе сочинение по астрономии.

Гермиона смотрела на него со странным выражением.

— Дай-ка сюда, — вдруг сказала она.

— Что? — удивился Рон.

— Дай мне. Я их посмотрю и исправлю.

— Серьёзно? Гермиона, ты наша спасительница, — сказал Рон. — Что я могу для тебя?..

— Ты можешь сказать: «Мы обещаем, что больше не будем волынить с домашними заданиями до ночи». — Она протянула обе руки за их сочинениями, но вид у неё был весёлый.

— Спасибо большое, — слабым голосом сказал Гарри. Он отдал ей сочинение, снова опустился в кресло и потёр глаза.

Было уже за полночь, гостиная опустела, остались только они трое и Живоглот. Скрипело перо Гермионы, исправлявшей их сочинения, шуршали страницы справочников, по которым она проверяла факты. Гарри очень устал. А в животе было странное, противное ощущение пустоты, вызванное отнюдь не усталостью, а письмом, в виде чёрных хлопьев догоравшим в камине.

Он знал, что половина народа в Хогвартсе считает его странным, если не сумасшедшим; он знал, что «Ежедневный пророк» из месяца в месяц поливал его грязью, но, прочтя то же самое в письме Перси, прочтя, что Рону советуют порвать с ним и даже доносить на него профессору Амбридж, он осознал своё положение с небывалой ясностью, он четыре года учился с Перси, жил у него в доме во время летних каникул, делил с ним палатку на чемпионате мира по квиддичу. Перси даже поставил ему высший балл за второе испытание на Турнире Трёх Волшебников — а теперь Перси считает его психически неуравновешенным и, возможно, буйным.

Волна сочувствия к крёстному захлестнула его: среди его знакомых Сириус, наверное, единственный, кто мог бы действительно понять его чувства — он сам в таком же положении. В волшебном мире чуть ли не все считают Сириуса страшным убийцей, приспешником Волан-де-Морта, и с этим ему пришлось жить четырнадцать лет…

Гарри заморгал. Ему привиделось в огне что-то, чего там не могло быть. Мелькнуло и исчезло. Нет… невозможно… померещилось, потому что думал о Сириусе…

— Перепиши это, — сказала Гермиона Рону, толкнув к нему сочинение и исписанный ею самой листок. — И добавь заключение, которое я написала.

— Гермиона, честно, ты самый прекрасный человек на свете, — пролепетал Рон, — и если я когда-нибудь опять буду с тобой груб…

— Я пойму, что ты снова стал самим собой, — докончила Гермиона. — Гарри, у тебя всё нормально, кроме этого вот, в конце. Ты, наверное, не расслышал профессора Синистру. Европа была покрыта льдами, а не львами… Что с тобой?

Гарри сполз с кресла и, стоя коленями на вытертом, в подпалинах каминном коврике, глядел в огонь.

— Эй, Гарри, — неуверенно окликнул его Рон, — ты почему там?

— Потому что увидел в огне голову Сириуса.

Гарри ответил совершенно спокойно. В конце концов, он видел здесь же голову Сириуса в прошлом году и говорил с ней; и всё же он не был уверен, что действительно увидел её сейчас, — она исчезла мгновенно.

— Голову Сириуса? — повторила Гермиона. — Как в тот раз, когда он захотел поговорить с тобой на Турнире Трёх Волшебников? Но не сейчас же — это было бы слишком… — И, глядя в огонь, вскрикнула: — Сириус?

Рон выронил перо. Посреди пляшущего пламени была голова Сириуса, и длинные чёрные волосы спадали на его улыбающееся лицо.

— Я уж подумал, вы уйдёте спать раньше, чем остальные разойдутся, — сказал он. — Каждый час заглядывал.

— Каждый час залезал в камин? — со смехом спросил Гарри.

— На несколько секунд — проверить, чисто ли на горизонте.

— А если бы тебя увидели? — испуганно спросила Гермиона.

— Кажется, одна девочка, первокурсница, как будто видела мельком. Но не волнуйся, — сказал Сириус, заметив, что Гермиона поднесла ладонь ко рту, — я тут же скрылся. Наверняка приняла меня за странное полено или что-нибудь вроде.

— Но это же громадный риск… — начала Гермиона.

— Ты говоришь прямо как Молли, — сказал Сириус. — Это был единственный способ ответить на письмо Гарри, не прибегая к шифру. А шифры расшифровываются.

При упоминании о письме Гермиона и Рон разом повернулись к Гарри.

— Сам написал, а нам — ни слова, — с упрёком сказала Гермиона.

— Забыл, — ответил Гарри, и это было правдой. Встреча с Чжоу в совятнике вытеснила всё из головы. — Не смотри на меня так. Никаких секретов из письма нельзя было извлечь, верно, Сириус?

— Да, очень хорошо составлено, — улыбнулся тот. — Однако поторопимся, а то, чего доброго, помешают… Твой шрам…

— А что?.. — начал Рон, но Гермиона его перебила:

— Потом объясним. Дальше, Сириус.

— Понимаю, когда шрам болит, удовольствия мало. Но, по-моему, беспокоиться пока не из-за чего. Ведь он весь прошлый год болел?