Гарри Поттер и Орден Феникса

— Ну, что вы, — сказала Амбридж, улыбаясь так широко, словно только что проглотила на редкость сочную муху. — Нет-нет, что вы, что вы. Мистер Поттер, вы наказаны за распространение скверных и вредных историй в целях саморекламы, и никто не будет ради вашего удобства ничего переносить. Нет, вы явитесь сюда в пять часов и завтра, и послезавтра, и в пятницу, все ваши наказания пройдут как намечено. Будет совсем неплохо, если вам придётся пропустить то, от чего вы не хотели бы отказываться. Это сделает урок, который я намерена вам преподать, ещё более поучительным.

Гарри почувствовал, как кровь приливает к голове, в ушах застучало молотом. Он в целях саморекламы рассказывает скверные и вредные истории?

Она смотрела на него, слегка склонив голову на сторону, и по-прежнему широко улыбалась, как будто в точности знала, о чём он думает, и хотела посмотреть, начнёт он снова кричать или нет. Сделав колоссальное усилие, Гарри отвёл от неё взгляд, уронил сумку на пол около стула с прямой спинкой и сел на него.

— Ну вот, — ласково сказала Амбридж, — мы уже лучше владеем собой, не правда ли? Теперь, мистер Поттер, вы напишете для меня некоторое количество строк. Нет, не вашим пером, — добавила она, когда Гарри потянулся к сумке. — Вы воспользуетесь моим пером, специальным. Вот, пожалуйста.

Она протянула ему чёрное перо, длинное и тонкое, с необычно острым кончиком.

— Я попросила бы вас написать: «Я не должен лгать», — мягко сказала она.

— Сколько раз? — спросил Гарри, довольно убедительно имитируя вежливость.

— Столько, сколько понадобится, чтобы смысл впечатался, — ласково ответила Амбридж. — Приступайте.

Она отошла к своему столу, села и склонилась над стопкой пергаментов, которые скорее всего были сданными на проверку письменными работами. Гарри приподнял острое чёрное перо, но понял, что кое-чего не хватает.

— Вы не дали мне чернил, — сказал он.

— О, чернила вам не понадобятся, — заверила его профессор Амбридж с крохотнейшей смешинкой в голосе.

Гарри поднёс остриё пера к бумаге и вывел:

«Я не должен лгать».

Он испустил вздох боли. Слова, появившиеся на пергаменте, были написаны чем-то ярко-красным. Те же слова возникли и на тыльной стороне его правой руки, будто проведённые скальпелем; но не успел он отвести взгляда от свежих надрезов, как их затянуло гладкой кожей — осталась лишь небольшая краснота.

Гарри оглянулся на Амбридж. Она смотрела на него, растянув в улыбке большой жабий рот.

— Да-да?

— Нет, ничего, — тихо сказал Гарри.

Он снова посмотрел на пергамент, поднёс к нему перо второй раз, написал: «Я не должен лгать» — и опять почувствовал жгучую боль в руке. Вновь слова были вырезаны на коже, и вновь надрезы затянулись секунды спустя.

И так пошло дальше. Раз за разом Гарри выводил на пергаменте эти слова, выводил, как ему стало понятно, не чернилами, а собственной кровью. Раз за разом невидимый скальпель вырезал эти слова на его коже, которая потом затягивалась, но только до того момента, как он опять касался пером пергамента.

За окном кабинета Амбридж стало темно. Гарри не спрашивал её, когда это кончится. Он ни разу даже не поглядел на часы. Он знал, что она смотрит на него, дожидаясь признаков слабости, и не собирался их выказывать, пусть даже придётся просидеть тут всю ночь, вспарывая этим пером собственную руку…

— Подойдите сюда, — сказала она наконец. По его ощущению, прошло несколько часов.

Он встал. Правую кисть сильно саднило. Опустив на неё взгляд, он увидел, что надрезы затянулись, но кожа всюду красная, воспалённая.

— Дайте руку, — промолвила профессор Амбридж.

Он протянул ей руку. Она взяла её в свою. Когда она дотронулась до него толстыми пальцами-обрубками, на которые были надеты уродливые старомодные перстни, он с трудом подавил судорогу.

— Увы, увы, увы, результаты пока скромные, — сказала она, улыбаясь. — Что ж, продолжим завтра вечером, не так ли? Можете идти.

Гарри без единого слова вышел из кабинета. В школе было совершенно безлюдно; наверняка уже перевалило за полночь. Он медленно двинулся по коридору, но, повернув за угол и зная, что отсюда она уже не услышит шагов, бросился бежать.

У него не осталось сил ни на отработку Заклятия исчезновения, ни на дневник сновидений, ни на изображение лукотруса, ни на письменные работы. Утром он не пошёл завтракать, чтобы накатать по-быстрому для прорицаний, которые шли первым уроком, пару фальшивых сновидений. Что странно, компанию ему составил взъерошенный Рон.

— Вечером-то что тебе помешало? — спросил Гарри друга, чей взор дико блуждал по стенам гостиной в поисках вдохновения. Рон, который крепко спал, когда Гарри вернулся вчера от Амбридж, пробормотал, что «делал другое», и, низко склонившись над пергаментом, нацарапал несколько слов.

— Ладно, сойдёт, — сказал он, захлопывая дневник. — Написал, что мне приснилось, будто я покупаю новые ботинки. Вряд ли она отсюда что-нибудь этакое сможет вывести.

Вдвоём они быстро зашагали в Северную башню.

— А как у Амбридж? Что она заставила тебя делать?

Поколебавшись долю секунды, Гарри ответил:

— Строчки писать.