Гарри Поттер и Орден Феникса

Фини Нигелл дико зевнул, потянулся и изучил Гарри проницательным взглядом узких глаз.

— Что привело тебя сюда в такое раннее время? — испытующе спросил Фини. — Вход в этот кабинет закрыт для всех, кроме истинного хозяина — Директора. Или тебя послал Дамблдор? О, только не это… — Нигелл снова зевнул. — Очередное послание для моего бестолкового праправнука?

Гарри был не в силах ответить. Фини Нигелл не знал о гибели Сириуса, но Гарри не мог рассказать об этом. Сказать это вслух значило сделать его смерть осязаемой, неизбежной, реальной.

Ещё несколько портретов зашевелились. Паника перед предстоящими расспросами заставила Гарри броситься к двери и дернуть за ручку. Та не поддалась: кабинет был заперт.

— Это значит, — сказал коренастый, красноносый колдун, чей портрет висел за столом директора, — что вскоре к нам присоединится Дамблдор?

Гарри обернулся. Колдун выжидательно смотрел на него; Гарри кивнул. Он еще раз, за спиной, потянул за дверную ручку, но та не поддалась.

— Отлично, — сказал колдун. — Без него было скучно. Ужасно скучно.

Колдун опустился в своё похожее на трон кресло и располагающе улыбнулся Гарри.

— Дамблдор о вас высокого мнения, насколько мне известно, — добро сказал он. — О, да. Очень уважает вас.

Чувство вины, как гигантский паразит, разрасталось внутри Гарри, пожирая его. Он не выносил этого, сам себя еле переносил… он был пойман в ловушку собственного тела, из которой всем сердцем хотел выбраться, стать кем-то другим…

Пустой камин полыхнул изумрудно-зеленым пламенем, заставив Гарри отскочить от двери и уставиться на вращающегося в камине человека. Высокая фигура Дамблдора кружилась в огне, пробуждая колдунов и ведьм на стенах. Многие портреты приветственно закричали.

— Благодарю, — вежливо сказал Дамблдор.

Он не сразу посмотрел на Гарри, а прошел к золотой жердочке у двери, где обычно восседал взрослый феникс; извлек из кармана страшненького, неоперенного птенца Фоукса и бережно опустил его на поднос с кучкой пепла.

— Итак, Гарри, — Дамблдор отвернулся от птенчика, — спешу сообщить хорошую новость: никто из твоих друзей не пострадал от событий этой ночи.

Гарри хотел сказать: «Хорошо», но не смог выдавить ни звука. В словах Дамблдора слышался упрек за все, что он натворил; но всё же, когда Дамблдор посмотрел прямо на него, в его взгляде было больше доброты, а не осуждения. Гарри не мог смотреть ему в глаза.

— Мадам Помфри занялась ими, — сказал Дамблдор. — Нимфадоре Тонкс придется полежать в клинике Мунго, но с ней все будет в порядке.

Гарри кивнул ковру, который светлел по наступлению рассвета за окном. Гарри был уверен, что все портреты на стенах внимательно слушают Дамблдора, заинтригованные их отсутствием и желанием узнать, кто и почему пострадал.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, Гарри, — тихо произнёс Дамблдор.

— Нет, не понимаете, — неожиданно твердо и громко ответил Гарри. Добела раскаленная ярость поднялась в нем; Дамблдор не мог ничего знать о его чувствах.

— Видишь, Дамблдор? — игриво вставил Фини Нигелл. — Не лезь ученику в душу. Они все это ненавидят. Они будут играть непонятых жертв, упиваться жалостью к себе, тонуть в своих —

— Довольно, Фини, — прервал его Дамблдор.

Гарри повернулся к Дамблдору спиной и решительно уставился в окно. Вдалеке виднелось квиддичное поле. Однажды Сириус пришел туда в обличии лохматого черного пса, чтобы посмотреть игру Гарри… наверняка приходил проверить, играет ли Гарри так хорошо, как Джеймс… Гарри так и не спросил…

— Нет ничего постыдного в твоих чувствах, Гарри, — раздался голос Дамблдора. — Напротив, способность переживать — одно из твоих сильнейших качеств.

Раскаленная ярость полыхала внутри Гарри, в этой ужасной пустоте, рождая в нем желание прибить Дамблдора за его невозмутимость и пустые разговоры.

— Сильнейшее качество, так? — спросил Гарри дрогнувшим голосом, смотря на квиддичное поле, но не видя его. — Ничего вы не знаете… вам не понять…

— Не знаю чего? — спокойно спросил Дамблдор.

Это было слишком. Гарри обернулся, трясясь от ярости.

— Я не хочу обсуждать свои чувства, ясно?

— Гарри, твои страдания говорят о том, что ты — Человек! Эта боль — часть человеческого мироощущения —

— ТОГДА — Я — НЕ — ЖЕЛАЮ — БЫТЬ — ЧЕЛОВЕКОМ! — заорал Гарри и, схватив со столика серебряный прибор, запустил им в стену; тот разбился на тысячу кусочков. Несколько портретов испуганно закричали, а портрет Армандо Диппета крикнул: — Возмутительно!

— МНЕ ПЛЕВАТЬ! — крикнул в ответ Гарри, хватая луноскоп и швыряя его в камин. — С МЕНЯ ДОВОЛЬНО, Я НАСМОТРЕЛСЯ, МНЕ НАДОЕЛО, Я ХОЧУ ПОКОНЧИТЬ С ЭТИМ —

Гарри швырнул в сторону и столик, на котором стоял серебряный прибор. Столик разбился о пол, растеряв ножки.

— Тебе не должно быть все равно, — сказал Дамблдор. Он и пальцем не двинул, чтобы помешать Гарри разрушать его кабинет. Выражение его лица было спокойным, даже отстранённым. — Напротив, твои страдания так сильны, что от них ты готов умереть.