Гарриет

Джилли Купер Гарриет

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Снег пошел, когда Гэрриет дописывала последний абзац. В раздумье она подняла глаза, взглянула в окно и увидела мелькание снежинок, которые сыпались из свинцово-серого неба и, кружась и перегоняя друг друга, неслись в причудливые объятия деревьев. Ахнув, она бросила ручку и подскочила к окну. Снежинки, сначала маленькие и неприметные, все нахальнее цеплялись на лету друг за друга, и скоро оксфордские башни скрылись в снежной кутерьме, словно кто-то вдруг тряхнул стеклянный шарик с зимней картинкой.

Она вернулась к столу и быстро переписала набело последние два предложения своего очерка. «Гэрриет Пул», — вывела она на первой странице, старательно дописывая последние буквы: откуда-то ей запомнилось, что вялые, сползающие книзу концы слов выдают слабость натуры.

Гэрриет встала сегодня в шесть, чтобы закончить очерк, на который угрохала целую неделю. Она готова была вовсе не ложиться — лишь бы избежать позора прошлой субботы. Ее университетский преподаватель Тео Даттон, заядлый курильщик и желчный критик, славился на весь университет своими беспощадными разносами. На последней консультации, когда она дочитала ему свою работу, он задал три коротких вопроса, разрушивших в один миг все ее беспомощные доводы, после чего, ухватившись длинными никотиново-желтыми пальцами за край ее сочинения, порвал его пополам.

— Чушь собачья, — холодно констатировал он, бросая обрывки в корзину. — Вы просто с разной степенью точности переписали чужие мысли. Читайте Шекспира, а не книги о нем. Читайте, прислушивайтесь к себе — и пишите. И кстати, не надо так напрягаться, не надо лезть из кожи. Любите или не любите Шекспира, дело ваше, но не умерщвляйте его своими опусами.

У Гэрриет на глаза навернулись слезы. Она так старалась написать хороший очерк.

— Э-э, разве можно быть такой чувствительной? Надо поднимать болевой порог. Придется, видно, давать вам хорошую взбучку каждую неделю, пока не выработается иммунитет.

Тео улыбнулся — то ли дружески, то ли насмешливо, Гэрриет не поняла, — и его желтые глаза блеснули за стеклами очков. У нее всегда было смутное ощущение, что он смотрит на нее как мужчина, и от этого она смущалась еще больше.

— Итак, — заторопился он, — к следующему занятию напишите о том, кого из героев Шекспира вы считаете лучшим партнером в постели и почему.

Гэрриет покраснела до корней волос.

— Но я не могу… — начала она и осеклась.

— Не можете писать из собственного опыта? Так подключите воображение. Шекспир ведь тоже не был ни мавром, ни принцем Датским, верно?

— Ну, из Гамлета, я думаю, партнер вышел бы так себе, — пробормотала Гэрриет. — Он бы слишком много говорил, медлил и тянул бы до последнего, когда уже все перегорело.

Тео хрипловато рассмеялся.

— Вот это уже ближе! Пишите так, чтобы мне было интересно читать.

И она написала. Целую неделю она читала только Шекспира и думала только о сексе, и теперь — от переутомления, сознания завершенной работы и снегопада за окном — у нее слегка звенело в ушах.

К тому же она умирала от голода. В доме еще все спали: хозяйка с мужем по субботам вставали поздно. Из почты, сваленной на полу у входной двери, Гэрриет выудила письмо от своего приятеля, Джеффри, и, читая его на ходу, побрела на кухню.

«Дорогая Гэрриет! — писал Джеффри на конторской бумаге. — Если бы ты знала, как мне все тут осточертело. В эти выходные опять придется корпеть над отчетом — в понедельник я должен сдать его заместителю директора».

Дальше шли разглагольствования о том, что от работы никуда не денешься, что в нынешней неустойчивой экономической ситуации он просто обязан — ради них обоих — использовать все возможности. Письмо заканчивалось так:

«Я ужасно рад, что ты наконец-то села на таблетки. (Гэрриет тут же представила, как она отчаянно балансирует, пытаясь усидеть на тоненьком столбике из сложенных друг на друга таблеток.) Хватит уже выставлять меня на ночь за дверь, как цветы из больничной палаты. Милая, я так хочу тебя! Я знаю, тебе со мной будет хорошо. Выберусь только на той неделе, в пятницу вечером, так что потерпи еще немного. Обнимаю, целую и проч. Любящий тебя Джеффри».

Гэрриет ощутила огромное облегчение и вслед за ним укол совести. Глупо отдавать свою невинность тому, кто пишет тебе, что не приедет, а у тебя будто гора с плеч. Такое событие, как потеря невинности, должно быть праздником — а что толку ждать праздника от Джеффри, когда у него на уме только упорство да настойчивость?