Гарсиа Лорка

С безмятежным лицом поднялся Федерико для ответного слова. Те, кто еще надеялся, что он по крайней мере возразит наглецу, опустили глаза: поэт в изысканных выражениях благодарил своего прославленного собрата, украшение обеих Америк, гордость испанской расы, за незаслуженно высокую оценку, которой тот удостоил его стихи, – разумеется, по своей безграничной благожелательности, так выразительно здесь сегодня продемонстрированной.

Кто-то, не выдержав, прыснул в салфетку. Прославленный собрат медленно наливался кровью. Федерико невозмутимо продолжал. Лишь исчерпав запас общих мест и несусветных комплиментов, засевших в памяти еще с лекций дона Рамона в Гранадском университете, он попросил позволения заключить речь новыми стихами, написанными на Кубе. Все захлопали. Украшение обеих Америк впервые перевело дух – и тут же снова втянуло голову в плечи.

– Стихотворение, которое я прочту, – сказал Федерико, – называется «Сон».

Сейчас он был серьезен по-настоящему.

Когда выглянет месяц полный,
я поеду в Сантьяго-де-Куба,
поеду в Сантьяго.
Оседлаю черные волны
и поеду в Сантьяго.
Когда пальма захочет стать птицей,
поеду в Сантьяго,
и в медузу платан превратится —
поеду в Сантьяго.

В притихшем банкетном зале плыл, покачиваясь, кубинский народный сон с испанской поэзией на борту – уплывал, не трогаясь с места, в неведомый край детской мечты.

С рыжеголовым Фонсекой
поеду в Сантьяго,
с Ромео и розовою Джульеттой
поеду в Сантьяго.
...О Куба! О ритм шелестящий, острый!
Поеду в Сантьяго.
О канувший каплей в тропики остров!
Поеду в Сантьяго.
Арфа тугих стволов, цветок, кайман безмолвный!
Поеду в Сантьяго.
Я всегда говорил, что поеду в Сантьяго —
оседлаю черные волны
и поеду в Сантьяго.

Переждав аплодисменты, Федерико поднял руку.

– Я написал эти стихи, – сказал он, обводя пристальным взглядом гостей, – в подражание моему другу, поэту Николасу Гильену.

8

Жизнь без забот и тревог, слава, дружба, влюбленные глаза женщин – вот это, наверное, и называется счастьем? Все новые пейзажи развертывает перед Федерико неисчерпаемая Куба, все новых знакомых дарит ему: сегодня – русского композитора Сергея Прокофьева, концертирующего в Гаване, завтра – генерала Лойнаса дель Кастилье, сражавшегося вместе с Хосе Марти за освобождение острова...

У старика генерала, вернее у супруги его, – настоящий дворец, сказочный и нелепый, выстроенный жившим когда-то на Кубе Луи Филиппом, герцогом Орлеанским, который стал потом королем Франции. Ныне дворец обветшал, хозяйничают в нем генеральские дети – Энрике и Дульсе Мария, оба поэты, талантливые и сумасбродные. По вечерам к ним собирается молодежь – читают стихи, спорят о поэзии, а председательствует на этих сборищах старый слуга-негр, без его разрешения никто не смеет произнести ни слова. Федерико возвращается оттуда, изнемогая от смеха, провожаемый толпой почитателей.

Все прекрасно. В Испанию он не торопится – там, судя по газетам и письмам, ничего пока не изменялось. Тоска по дому не донимает его – только вот стала сниться под утро бурая, морщинистая равнина, дряхлая башня, аист на ней...

Можно жить и без этого.

Без этого?..

Первым же пароходом он отплывает на родину.

Глава шестая

Если умру я —

не закрывайте балкона.

Сорвет апельсин ребенок —

и я увижу с балкона.

Пройдут косари покосом—

а я услышу с балкона.

Если умру я —

не закрывайте балкона.

Федерико Гарсиа Лорка

1

Смуглая гранадская луна смотрит в окно. Давно разошлись гости, собравшиеся послушать рассказы Федерико о заморских краях и заодно отпраздновать, хоть с опозданием, его тридцатидвухлетие. Тишина такая, что слышно, как внизу в столовой ходит маятник старинных часов, напоминая вкрадчиво: еще секунда прошла, еще секундой меньше...

Что ж, половина жизни, пожалуй, прожита; впереди – каких-нибудь три, от силы четыре десятка лет. Успеть бы! Ведь настоящий Гарсиа Лорка только еще начинается. Ведь главные замыслы едва лишь проклевываются в нем.

Правда, стоило ему вновь ступить на испанскую землю, как эти замыслы стали разрастаться. Замечал ли он раньше, каким царственным жестом принимает подаяние нищий на привокзальной площади?

А с каким врожденным артистизмом официант в кафе «Алькала», вмешавшись в спор посетителей – знатоков корриды, показал с помощью своего фартука, что именно должен был сделать Бельмонте, не оплошай он в последнем бою!