Гарсоньерка

– Если я хочу говорить о моей сестре, я говорю о моей сестре… ты жалеешь, что умер не я… вместо Стеллы… ты предпочла бы, чтобы вместо Стеллы умер я… ведь именно это ты сказала своему психоаналитику? Ну что ж, мама, прости… прости за то, что я жив, но я ухожу… вот так… горе… эгоизм горя… это доступно каждому, мама, я поступлю, как ты… я стану оплакивать сестру, стараясь забыть о том, что у меня есть мать…

Эстебан подбирает свой бандонеон. Нетвердой походкой выходит из комнаты. До Евы Марии доносятся несколько неверных нот. Ева Мария не двигается. Она слышит, как захлопывается дверь. Смотрит на купюру в руках. Ева Мария стоит неподвижно.

Ева Мария тянется к своей сумке. Руки у нее дрожат. Она вытаскивает фотографию. К утру она растеряла ночную уверенность в себе. И смелость поговорить с ним напрямик – тоже. Ева Мария кладет фотографию на стол между ними и бормочет: «Витторио, кто эта женщина?» А ведь Ева Мария заранее приготовила все, что скажет. В мыслях.

Витторио, я знаю, что эта женщина – ваша любовница. И именно из-за нее вы в тот вечер поссорились с женой. Именно из-за того, что у вас была любовница. Ваша жена уже в который раз попросила вас остаться дома, никуда вечером не уходить, она надела новое платье, чтобы все шансы были на ее стороне, но вы этого не заметили, ведь ваша жена целый день была у вас перед глазами, ведь вы уже ею обладали, и вы перестали ее видеть, вас переполняли мысли о другой, и вы не уступили, вам не терпелось уйти, как всем мужьям, которые думают, будто в их собственных четырех стенах ничего хорошего случиться уже не может. Вот почему ни билетерша, ни кассирша не вспомнили, что в тот вечер видели вас, – по той простой причине, что вы не были в кино. Вы были с другой женщиной, в каком-то другом месте, у нее дома или в гостинице. А когда все закончилось, – потому что от любовницы, достойной такого названия, уходят ночью – вы вернулись домой, а там, как вы говорите, «дверь в квартиру была нараспашку, сквозило чудовищно, в гостиной очень громко играла музыка и царил такой беспорядок, какой бывает после драки, – кресла опрокинуты, лампа на полу», вы сразу поняли: «что-то случилось», закрыли окно и стали «повсюду ее искать», метались «из кухни в спальню, из спальни в ванную» и только потом, боясь понять, перешагнули через лужу воды с осколками разбитой вазы, услышали пронзительный вопль с улицы, снова открыли окно гостиной… «Лисандра была там, внизу, распростертая на земле».

Но к утру Ева Мария растеряла уверенность в себе. Она шепчет:

– Кто эта женщина, Витторио?

– Не знаю.

– Вы ее не знаете?

– Нет, а что это вообще за фотография?

Ева Мария тянется к своей сумке. Руки у нее дрожат. Она убирает фотографию и вместе с ней – свои надежды. На откровенность. На искренность. Ева Мария знает, что Витторио лжет. Был бы рядом Пепе, подтвердил бы, старик, читающий по телам, доказал бы это, и доказательства были бы неоспоримы: приподнятая бровь, поворот головы, сжатые челюсти… Витторио бы себя выдал. Ева Мария убирает фотографию в сумку. Она думает об Эстебане, сын не вернулся ночью, он не вернулся. Ева Мария растеряла все мужество. Она готова сдаться, виной всему ее тело, которое вдруг стало слишком тяжелым для нее. Движение, которое пришлось проделать, чтобы сесть напротив Витторио, ее доконало. Ева Мария расплакалась. Витторио подался к ней:

– Да что с вами? Іде вы нашли эту фотографию?

– Я сама ее сделала на похоронах Лисандры.

– А почему вы плачете? Успокойтесь.