Гас

Бренди предлагает нам вернуться после двух, чтобы забрать готовые очки, я оплачиваю все, и мы идем по магазинам. Парню нужна новая одежда. В предыдущей школе он носил форму, а для повседневной жизни у него нет ничего, кроме темно-синих теннисок, белых рубашек и светлых брюк. Я не знаю Пакса, тем не менее уверен в том, что он не из тех чуваков, которым нравится такая одежда. Он выглядит нерешительным, когда я предлагаю ему выбрать несколько пар джинсов и рубашек. То ли не знает, что ему нравится, то ли не хочет, чтобы я тратил на него деньги. Наверное, и то, и другое.

Когда он, наконец, решается, то постоянно спрашивает:

— Что ты думаешь, Гас? Это круто?

Первые несколько раз я отвечал:

— Не мне это носить. Тебе они нравятся?

Не хочу, чтобы он выбирал одежду только потому, что она нравится мне. Когда до меня доходит, что он ошеломлен, я понимаю, что Пакс никогда не делал этого раньше. Судя по всему, его одевала мама.

— Закрой глаза.

— Зачем? — спрашивает он.

— Просто сделай.

Он послушно закрывает глаза.

— А теперь, когда откроешь их, я хочу, чтобы ты пошел и выбрал ту вещь, которая прокричит тебе: "Привет, Пакс. Я такая клевая. Я нужна тебе. Хорошо?

Он улыбается и кивает.

— Хорошо.

— Открывай глаза.

Посомневавшись пару секунд, Пакс идет к футболке, которая висит на вешалке на дальней стене. На ней черной краской с белой обводкой написано: "Крутость — это состояние ума".

— Отличный выбор. Не то чтобы мне хотелось подражать тебе, но я хочу такую же.

Он охотно помогает мне найти подходящий размер.

После этого дело сразу идет быстрее, он набирает несколько футболок, толстовок и джинсов и идет в примерочную. Я убедился, чтобы у него была новая смена одежды на каждый день. Так что стирать можно будет только по выходным.

Пообедав, мы направляемся в скейтшоп, чтобы купить новые кроссовки, потому что те, которые на нем, выглядят потрепанными и, скорее всего, малы. А другая пара обуви, которая у него есть, — коричневые кожаные туфли. Судя по тому, что они выглядят так, как будто принадлежат мужчине среднего возраста, это часть школьной формы. Пакстон выбирает пару темно-синих "Халф Кэбов" и сразу же одевает их, оставляя старые кроссовки в магазине.

По пути домой мы забираем новые очки. Я молчу, краем глаза наблюдая за ним всю дорогу. Парень выглядит так, как будто был слеп и ему только что вернули зрение.

Он спокоен, просто пытается переварить произошедшее. Это делает меня счастливым.

— Пакс, да ты крут в этих очках. Подожди, когда Мейсон тебя увидит.

Он смущенно улыбается, краснеет, как и каждый раз, когда я произношу ее имя, и отворачивается к окну. Я знаю, что он все еще улыбается. Я это чувствую.

Когда мы приезжаем домой, он хватает свою новую одежду, чтобы унести ее вниз, и через несколько минут появляется в новых джинсах и футболке с надписью "Нирвана".

— Пошли со мной, — говорю я, показывая в сторону своей комнаты.

Пакс, широко открыв глазa, осматривает обстановку. В моей берлоге довольно пусто, если не считать кучи грязной одежды на полу. Кровать, прикроватная тумбочка, маленький шкаф. И три гитары: из которых две электрические, которые стоят в футлярах возле двери в туалет, и акустическая в углу.

— Прости за беспорядок. Мне стоило бы заняться стиркой еще две недели назад.

Я достаю из шкафа картонную коробку с футболками "Rook" и опускаю ее на пол.

— Не знаю, слушал ли ты нашу музыку, но если хочешь пару футболок, то не стесняйся, возьми. Ну, а если нет, так нет, чувак.

У него загораются глаза.

—Правда?

— Конечно, — киваю я.

Пакс встает на колени и начинает рыться в коробке. Выбрав две, он поднимает голову и смотрит на меня.

— "Rook" — моя любимая группа. Спасибо.

Это удивляет меня.

— Правда?

Он с энтузиазмом кивает.

— Да, я слушаю вас парни с прошлой осени, когда вышел первый альбом.

— Вау. Спасибо, чувак. — Да, нас иногда узнают на улицах, но в глубине души меня все еще приводит в изумление то, что кто-то знает " Rook".

— Вообще-то, мой отец, Джим Риджли, — ваш тур-менеджер, — говорит он, как будто извиняясь за это.

— Твой отец — это гребаный Гитлер? — спрашиваю я, сразу пожалев о том, что произнес это вслух.

Пакс смеется и мне сразу же становится легче от того, что мои слова не оскорбили его. Я прокручиваю в голове полученную информацию, пытаясь связать все в одно целое. Если Гитлер отец Пакстона, значит он дядя Нетерпюхи. Неудивительно, что она лучше всех с ним ладила. Нет, их отношения мне совсем не показались семейными, но она была единственной, кто мог выносить все его дерьмо и разговаривать с ним так, чтобы не выходить из себя. Теперь понятно, почему он доверял ей.

Пакс решает не заострять внимание на моем комментарии.

— Честно сказать, я не могу поверить, что стою в твоей комнате? Ты и пишешь в ней?

— Обычно. Но я уже довольно давно ничего не писал.

Теперь на его лице появляется выражение недоумения.

— А как же следующий альбом? Он ведь будет? Пожалуйста, скажи, что будет.

Я киваю, хотя это неправда.

— Конечно, будет.

Он улыбается, не услышав сомнения в моем голосе.