Гас

— Ма, а что это за старушка с ходунками, которая стоит на нашей подъездной дорожке в ночной рубашке и пытается стащить газету? — Я сижу на кухне и наблюдаю из окна за тем, как пожилая женщина с пепельными волосами с лавандовым отливом и в сорочке с розовыми и фиолетовыми цветами крадет нашу ежедневную газету.

Ма подходит и, улыбаясь, встает рядом со мной.

— О, это миссис Рэндольф. Ее дочь, Фрэнсин, переехала в соседний дом в прошлом месяце, а миссис Рэндольф приехала погостить на несколько недель на День благодаренья. Она такая бойкая. Ты ее полюбишь.

— Бойкая? Да она, черт возьми, воровка и только что украла твою газету. Думаю, я уже влюбился в нее. — Судя по всему миссис Рэндольф еще та оригиналка.

— Вы с ней хорошо поладите. К тому же, она всегда возвращает ее после обеда и кладет на то же самое место. Так что, это не воровство, она просто одалживает ее на время.

***

Я стою на улице и курю, когда замечаю как миссис Рэндольф крадется к нашему дому, чтобы вернуть газету. Ее ходунки громко скрипят по асфальту.

— Здравствуйте, миссис Рэндольф. — выкрикиваю я.

Она замирает и роняет газету, а потом подносит к груди руку и с раздражением изучает меня.

— Боже, мальчик, не подкрадывайся ко мне вот так.

Я бы мог поспорить и сказать, что стою на собственной подъездной дорожке, и подкрадывается именно она, но не стал. Вместо этого подхожу к ней и представляюсь:

— Меня зовут Густов Хоторн. — И, ткнув пальцем через плечо, продолжаю. — Я живу здесь со своей мамой, Одри.

Миссис Рэндольф как-то подозрительно смотрит на мою сигарету. Я жду, что она начнет ворчать на меня по поводу курения, но вместо этого старушка спрашивает:

— Есть еще одна? — Миссис Рэндольф поднимает на меня взгляд, и я замечаю, что у нее мутные глаза. Должно быть, это катаракта. — Как ты сказал тебя зовут, мальчик? — прищурившись, интересуется она.

— Гас, — отвечаю я, вытаскивая из кармана пачку и вытряхивая сигарету.

— У меня теперь не такая хорошая память на имена. Так что, тебе придется простить меня. — Миссис Рэндольф берет сигарету, трясущейся рукой подносит к губам, а потом смотрит на меня и, не вынимая ее изо рта, говорит:

— Ты дашь мне прикурить или мы так и будем стоять весь день?

Посмеиваясь, я достаю зажигалку и даю ей прикурить. Ее первая затяжка настолько слаба, что мне кажется, что сигарета даже не разгорится, но я ошибаюсь.

После этого она сразу выдыхает совсем немного дыма, a мне становится интересно дошел ли он вообще до ее легких. Это была самая слабая затяжка из всех, что я видел. Тем не менее миссис Рэндольф продолжает в том же духе, пока не докуривает сигарету до конца. Удовлетворившись этим, она бросает ее на подъездную дорожку рядом со своими туфлями и тушит каблуком.

Я достаю из кармана пачку и протягиваю открытым концом ей:

— Не желаете еще одну на дорожку, миссис Рэндольф.

Она отмахивается от меня и разворачивает ходунки в сторону своего дома.

— Мальчик, если будешь курить больше одной сигареты в день, то это убьет тебя, — не глядя в мою сторону, отвечает старушка, медленно ступая позади ходунков. — К тому же, скоро появится моя дочь, которая убьет меня, если узнает, что я опять тайком курила. Она оборачивается и на ее морщинистом лице расплывается озорная улыбка.

— Пусть это будет нашим секретом, мальчик. Ей не удастся лишить меня маленьких удовольствий, — подмигнув, говорит она и продолжает свой путь домой.

— Счастливо, миссис Рэндольф, — кричу ей вслед я.

Но она ничего не отвечает.

Четверг, 23 ноября (Гас)

Каждый день около полудня я хватаю пачку сигарет и иду встречать на подъездной дорожке миссис Рэндольф. Она всегда появляется ровно в двенадцать, чтобы вернуть газету. И каждый раз, так же как и сегодня, стреляет у меня сигаретку. А потом, рявкнув, просит подкурить. Это наш ритуал, который я уже полюбил всей душой. Миссис Рэндольф нравится порычать, но она не кусается. Я понял это сразу же, но чем больше мы общаемся, тем больше осознаю, насколько крута эта пожилая цыпочка. Я задаю ей кучу вопросов и даже, несмотря на то, что она делает вид, будто я вывожу ее из себя, я чувствую, в глубине души ей это нравится, потому что с каждым разом она остается со мной все дольше и дольше.

Я узнал, что ей восемьдесят три года (она чуть не надрала мне задницу за то, что я спросил ee о возрасте) и она пятьдесят два года была замужем за своим школьным возлюбленным, которого звали Фритц. За время военной службы он получил много наград, а потом до самой пенсии работал в полиции. Фритц умер тринадцать лет назад и, когда миссис Рэндольф говорит о нем, я вижу, что она скучает по своему мужу.

Сегодня она рассказывает о дочери, Фрэнсин, которая четыре дня в неделю работает медсестрой в больнице Сан-Диего. Ее смена обычно начинается в три утра и продолжается до трех часов дня. Я никогда не спрашивал о возрасте Фрэнсин, но, судя по другим рассказам, ей должно быть около шестидесяти. Миссис Рэндольф очень гордится дочерью. Нет, она не заявляет об этом вслух, но это проскальзывает в ее словах.