Гаs

– В Москву собираться надо, – за Митрохина ответил Бакланов, – погуляли, а теперь за работу, товарищи!

– Ну-у-у, – разочарованно протянула Вероника, – так мы мало погуляли, я в казино давеча только во вкус входить начала.

– Ничего, на Москве доиграешь, – пообещал ей Митрохин, – я тебя в казино Голден-Палас свожу, или вот Сухинин тебя сводит, он неопасный.

Это словечко "неопасный" неприятно резануло слух.

Но что-то внутри в душе Сухинина удержало его от внешнего проявления обиды.

Все со временем встанет на свои места, – подумалось вдруг ему.

***

Юрист Райн-Гельт-Гас-Интернациональ встретил Сухинина внизу в фойе.

– Фридрих Янович ждет, – сказал юрист, шустро поблескивая на своём худом подвижном личике модными линзами в не менее модной оправе, – надо чтоб вы поглядели документы перед разговором.

– А Вова Кобелев уже прилетел? – спросил Сухинин, с профессиональной быстротою по диагонали, читая бумаги, пропуская все обязательные бла-бла-бла и мгновенно отыскивая спрятанные среди прочей формальной чепухи важные моменты условий и кондиций конкордата, содержащие основополагающие цифры ставок и процентов.

– Завтра прилетает, – ответил юрист. И заговорщицки улыбнувшись, добавил, – звонил из своей Тюмени, сказал, что тошно на душе и что едет в Москву разгонять тоску.

Сухинин не ответил. В кодексе его внутриведомственной этики было правило – не обсуждать партнеров, даже таких карикатурных, как Вова Кобелев. Но про себя позволил себе подумать, – Чтобы понять, что такое "тошно на душе", надо во-первых её иметь, а у Вовы Кобелева вместо души – бесконечно растянутый пивом и шашлыками пузырь… А во-вторых, если имеешь эту душу, как например он – Сухинин, то надо с ощущением этой самой души определиться.

Вот, например у него, у Сухинина – перманентная на душе тошнота. Как в пьесе Сартра или как в рассказе Хармса про то, как сорвался спектакль от того, что всех артистов тошнило прямо в зал…

Юрист тем временем притормозил возле автомата для чистки обуви.

Почему у нас в гаспроме все так любят чистить обувь? – подумал Сухинин, переключившись с тошноты на гуталинный блеск итальянской кожи.

Или здесь думают, что великая культура вернется в народ через чистую обувь? Это что? Новая религия гаспрома? Или это новый религиозный формализм, вроде ереси жидовствующих, против которой выступал преподобный Иосиф Волоцкий?

Вдоволь натешившись с чистильным автоматом, Юрист с улыбкой ласкового олигофрена с пол-минуты еще любовался благородным, почти космической черной глубины блеском своих туфель.

– Ну, мы идём? – потеряв всякое терпение, поинтересовался Сухинин.

– А вы чистить не желаете? – искренне удивился Юрист.

– Don't step on my blue sewed shoes*, – поворачивая к лифтам, сквозь зубы пропел Сухинин.

– Что вы сказали я не понял? – в спину переспросил Юрист.

– Все равно не поймешь, – отмахнулся Сухинин.

В лифте пахло духами.

– Наверное, секретарши молодые только что проехали, – подумал Сухинин, и по автоматически возникшей ассоциации вспомнил порно-комиксы про секретарш, которые накануне разглядывал в ноутбуке, пользуясь халявным Интернетом в зоне вай-фай аэропорта в Ницце, покуда они ждали регистрации.

– Неужели всё так пошло и бесповоротно и безнадежно с нравственностью наших секретарш? – вздохнул он, выходя на шестом этаже. *Сноска: "не наступи на мои голубые замшевые туфли" – строчка из известнейшего в 60-е годы Рок-н-ролла Чака Бери (англ.) А в кабинет к Фридриху Яновичу сходу и не попали. И как каким-нибудь второразрядным клеркам, им с юристом пришлось десять минут сидеть в приемной.

– У него американцы задержались, – извиняясь, объяснила секретарша Фридриха Яновича, – они уже сейчас должны выйти.

– А вот у Фридриха секретарша немолодая и некрасивая, – отметил Сухинин, – наверное потому что Фридрих импотент или педераст.

Еще раз перечитывать черновики договоров, чем с показным радением занимался теперь Юрист, Сухинину не хотелось и он использовал десятиминутную передышку для того, чтобы помечтать. Хотя бы о том, какую месть он учинит всем американцам, когда станет царем небесным или подружится с всемогущими инопланетянами.

Американцев следовало наказать высадкой немцев во Флориде и десантом японцев – с другой стороны материка в Сан-Франциско и в Лос-Анжелесе, чтоб еще и бомбовозы Люфтваффе вместе с роями японских "зеро" непрестанно бы бомбили Нью-Йорк и гонялись бы над американскими хайвеями и фривеями за автомобилистами и байкерами, расстреливая их из пулеметов.

– А и кстати, именно этого, именно фантастических угроз они теперь латентно и боятся, – хмыкнул Сухинин, – всех земных врагов разбили, всех запугали, а теперь сами испугались, и что ни фильм в Голливуде, то страшилка про войну с пришельцами и прочей нечистью.

Американцы – два тщедушных старикана с молоденькой евреечкой-переводчицей, наконец вышли, глупо улыбаясь секретарше и Юристу.

– Дебилы, – прошептал Сухинин, поднимаясь из скрипучего натуральной кожи кресла.

Фридрих Янович с извинениями вышел к дверям встречать.

– Извините, Владимир Павлович.