— Здорово, Андрюха… — сказал я не очень уверенно. Второй мужик, судя по всему, по-русски был не бум-бум. У него на роже отразилось беспокойство, и он спросил у Андрюхи по-английски:
— Ты знаешь его?
— Yes, — ответил тот, и я понял, что языковая подготовка у братана явно ни в дугу, ни в Красную Армию. Примерно так и с таким акцентом я сам говорил после школы, где мне кое-как натянули в аттестат трояк по английскому. А вот для второго английский был родным, можно не сомневаться. Правда, говорил он как штатовец-южанин. Дик Браун похожую речь слышал, когда в Нью-Орлеане у своей католической бабульки гостил.
Чем мне все это грозило? Хрен его знает! То, что я нынче не Колька Коротков, а Дмитрий Сергеевич Баринов, Андрюха вроде бы знать не должен. Если, конечно, их сюда прислали не именно за мной. Судя по тому, что язык межнационального общения у этого подразделения английский, это вряд ли спецназ ГРУ, хотя тамошним чувакам легко прикинуться кем угодно. Экипировка у них разномастная. Шлемы, похоже, швейцарские, автомат у Андрюхи явно из «калашного» ряда, но может быть китайского или чешского производства, под патрон 7,62, камуфляжик смахивает на американский. «Мундир английский, погон российский, табак японский…» Что за интербригада? Может, «G & К» все-таки? А тогда кто те, что обороняются? Явно ведь и те, и другие не хайдийцы. Куда только теньенте Гонсалес смотрит? Бегают, понимаешь, по острову вооруженные люди, стреляют, взрывают… Прямо как в России, ей-Богу!
Тем временем штатовский корешок Андрюхи деловито и неторопливо снял с меня все вооружение и броник, поглядел на изнанку жилетки и сказал Андрюхе:
— Это вещи Мартеля.
— Надо говорить шефу, — примерно так ответил землячок, не вдаваясь в сложности американской мовы. Его следующую фразу: «Hands on head! Руки на голову!» я мог бы понять и без перевода, но выполнил только после того, как команда прозвучала по-русски. Андрюха должен был помнить, что я знаю английский, но его товарищ мог этого не знать. До выяснения обстоятельств лучше было прикинуться шлангом и дать возможность ребятам свободно общаться. Теперь многое зависит от Андрюхиной памяти и догадливости его корешков.
Нью-орлеанец остался у шахты, а Андрюха, держа меня под прицелом, указал направление на какую-то тропку.
— Что ты тут делаешь, зема? — поинтересовался я, когда мы отошли на приличное расстояние от штатника.
— Трахаюсь помаленьку, — сообщил Андрюха без особой доверительности и, само собой, простыми русскими словами.
Мне стало ясно, что землячок, видать, состоит при денежной работенке, а потому вряд ли посмотрит сквозь пальцы, если я побегу. Самое обидное, по-моему, погибнуть от руки русского за границей. Ради такого удовольствия не стоило улетать за пять тысяч километров от дома.
Тропка шла вдоль хорошего отвесного обрыва. Внизу были камни и горная речка — может быть, отсюда начиналась Рио-де-Санта-Исабель, превращавшаяся ниже по течению в клоаку с бетонными берегами. Прыгать с обрыва я не стал бы даже в том случае, если б желал покончить с собой. Шансов приземлиться целехоньким не было, но и гарантии, что убьешься насмерть, — тоже.
Метров через сорок тропка вошла в бетонированную траншею, с фронта замаскированную одернованным бруствером. Чтобы спуститься в траншею, пришлось миновать небольшое пулеметное гнездо. Сомневаюсь, что без Андрюхи меня пропустили бы свободно. Из гнезда приветливо выглядывал ствол пулемета «М-60», а его хозяин предпочитал из скромности не маячить.
По траншее Андрюха пригнал меня в небольшой дот. Обрыв в этом месте переходил в крутой, а затем во все более пологий склон. Его, по-видимому, и должны были перекрывать траншея, дот и прочие укрепления. Склон был очищен от кустов и деревьев, перегорожен спиралью Бруно и обычной колючкой. Может, были и еще какие-то заграждения, но я их разглядеть не успел.
В доте сидели трое. Пулеметчик, наблюдавший за охраняемым склоном, был обращен ко мне спиной. Еще один боец с замалеванной камуфляжной краской рожей держал между колен бесшумный снайперский «винторез» и смотрел в бинокль через амбразуру. Наконец, третий, держа под мышкой автомат, поигрывал рацией. Она хрюкала, так как была поставлена на прием, но ничего членораздельного не говорила. Судя по всему, он-то, этот третий, и был шефом.
У него на морде тоже была камуфляжная краска, и выглядел он жутковато. Куда страшнее, например, чем Андрюха со всеми своими шрамами. Но вот что удивительно: этот мужик посмотрел на меня так, будто я получил от него приказ к 18.00 взорвать то-то и то-то, но до сего времени не взорвал. То есть впечатление было, будто он меня знает и изумлен только тем, что я нахожусь здесь, а не в другом месте.