Гастроль в Вентспилсе

– В нашем фильме подобные страсти вам не грозят. Роль бывшей домовладелицы для вас будет сущий пустяк, – успокоил Крейцманис. – К примеру, попробуйте произнести такую реплику: «Как вспомню свой первый бал в этом зале!.. Высший свет города!.. Даже капитанш не пускали на порог…»

– Неправда! – запротестовала Зандбург. – Мой покойный в ту пору ходил всего вторым штурманом, но я не пропускала ни одного званого вечера.

– Еще бы! Вашему папаше принадлежала оптовая торговля и трехэтажный дом на Гертрудинской, – вмешался в разговор стоявший рядом старичок.

– Как не совестно говорить такие вещи, товарищ Тимрот! Мой отец обанкротился еще в тридцать первом году и потом до самой смерти работал простым судебным исполнителем.

– Бог дал, бог и взял, – прочувствованно заметил Тимрот.

– Лилия, глядите-ка, вот он, наш проповедник-баптист! О лучшем просто грех мечтать! – восторгался режиссер. – Снимайте, что вы глаза вылупили… Такая везуха прямо с самого утра. Янсон, запишите адреса и паспортные данные.

– Я? – выдохнул Тимрот. – Зачем вы вводите меня в соблазн? Ведь в писании сказано: бесчестье – удел того, кто гонится за благами на этом свете.

– Прекрасно! – Дунце опустила камеру. – Благодарю вас, достаточно. Я смотрю, вы уже начинаете вживаться в роль.

– В какую роль?

– В образ брата Сигизмунда, – пояснил Крейцманис. – Есть у нас по сценарию один такой святоша.

– Господи, не дай взять грех на душу… Я хотел сказать… Нельзя ли сыграть кого-нибудь еще? Ближе к трудящимся…

– Нет, нет, нет! Роль проповедника будет сидеть на вас прямо-таки с иголочки, – агитировал директор картины Янсон. – Платить будем восемь рублей за съемочный день и по столько же на озвучивании.

– Что ж, это еще куда ни шло, – заметила Зандбург. – Скажите, а в надписях наши фамилии будут?

– Сейчас трудно сказать, – режиссер спрятал улыбку в свой большой носовой платок. – Если очень хорошо сыграете…

– Насчет этого можете не сомневаться, – с холодком в голосе перебила тетушка Зандбург. – Но я все-таки попрошу сохранить мое инкогнито или дать возможность выступить под псевдонимом. Опасаюсь, как бы высокопоставленные родственники не истолковали мой шаг превратно и не подумали, что я гонюсь за славой или за деньгами.

* * *

Теперь никто уже не помнил, каким образом к Райте прилипло прозвище «Кобра». Фигура ее вовсе не была по-змеиному гибкой, нос ее не украшали очки, и волосы тоже не были настолько пышными, чтобы хоть издали напоминать клобук кобры. Да и по характеру своему эта шестнадцатилетняя пухленькая блондинка была скорее добродушной, нежели ядовитой. Она была единственной девчонкой, которой удавалось вот уже несколько лет состоять в компании «заклятых холостяков». Эта братия носила неведомо где раздобытые значки-эмблемы с буквами ВАБ – Вентспилсская Автомобильная База, – которые расшифровывала как «Великие американские бизнесмены». Райту они терпели в своей бражке по нескольким причинам: если скандинавским морякам после третьей рюмки на глаза попадалась Райта с ее невинной улыбкой, по-детски пухлыми щечками и голубыми очами, в которых светилось наивное доверие, то им начинало казаться, будто они не в Вентспилсе, а в своем далеком Нарвике, Хаммерфорсе или Пори и к ним навстречу бежит с развевающимися по ветру рыжеватыми волосами их невеста. И они принимались щедро ее одаривать – жевательной резинкой, сигаретами, шариковыми ручками, пробными флакончиками духов, пестрыми расписными косынками. Райта никогда не пыталась что-либо присвоить себе, отдавала все в общий котел, который пополнялся скупленными и выменянными вещами. Не менее полезной оказывалась девушка и когда требовалось что-нибудь сбыть. У нее были знакомые перекупщики еще с тех времен, когда мать в трудные минуты заставляла ее на рынке в проходах между ларьками распродавать подарки, присланные дедом из Канады. Но потом из заграницы пришло письмо в черной траурной рамке, вслед за ним на почте в последний раз была получена посылка с обратным адресом уже покойного Яниса Клявиня, и на этом сей источник доходов навсегда иссяк. Осталась лишь сноровка безошибочно находить вероятного покупателя и по его виду определять наиболее подходящую цену товара. Еще «бизнесменам» нравилось и то, что Райта никогда не выказывала сомнения в их превосходстве и праве повелевать и подчинялась всем распоряжениям Мексиканца Джо и даже Герберта Третьего.

Герберт Кагайнис по-прежнему именовался Третьим, хотя оба его старшие тезки уж больше года как выбыли из сплоченных рядов ВАБа. Первый теперь работал в угальском леспромхозе, поскольку сам пришел к выводу, что спокойнее зарабатывать деньги честным путем. Второму эту мысль пытались внедрить в голову воспитатели исправительно-трудовой колонии.