Гастроль в Вентспилсе

— У Рихарда с маяка? Он даже чужих людей в дом пустил, чтобы свести концы с концами. Сам-то он теперь без горькой уже никак, позапрошлый год на синюху переметнулся. Совсем было худо. А теперь хорошо! Жена днем приглядит за младенцем аптекарши Сильвы, а Сильва ей за это спиртику чистого принесет. А по понедельникам прилетает женишок с гостинцами да с денежками. Реже приезжать ему никак нельзя, эти пропивают все напропалую и дите голодом заморят. А Валдик такой пострел растет, скоро ножками сам пойдет, у отца, видать, тоже сердце доброе, завсегда приголубит малого, конфетку даст... Нет, нет, голубчики, к старикам-маячникам не ходите, еще затянут в свою компанию, вам тогда и на вечерний поезд будет от них не вырваться. Вы лучше попытайте у Алекса, мужа лавочницы, у него завсегда найдется копченый рыбец.

У магазина стоял запыленный автобус. Пассажиры, коротая предусмотренную графиком стоянку, без особого интереса и надежды спрашивали сигареты «Элита» и «Черный бальзам» или, ради убиения времени, перебирали в галантерейном отделе вороха носков и купальников.

— Да брось ты со своей рыбой! — Янка потащил Рудиса к автобусу. — Через час будем дома.

— В Ужаве мне все ясно, — поддержала его Кобра. — Эмиль из комиссионки здесь не «Сикуру» слушает, а совсем другую музыку.

* * *

Восторгам тетушки Зандбург не было границ.

— Я даже не подозревала, что я миллионерша! Десять рублей за этот несчастный таз! И была бы еще пара рублей, если бы сдала на комиссию, а не в скупку. Завтра все старые сковородки снесу, все горшки и кастрюли — пускай выкладывает денежки на бочку! Обязательно наберется на кухонный комбайн. Но знайте: первую наличность я кидаю на стол. Айда, ребятки, в ресторацию!

Селецкис раньше не был знаком с лоцманской вдовой и хотел отговориться занятостью, однако его сопротивление скоро было сломлено.

— Не могу же я рассказывать о своих сугубо личных наблюдениях в стенах государственного учреждения.

В выборе меню она тоже проявила себя неумолимым деспотом.

— Нечего разводить канитель с заказными блюдами. В том же самом котле варят, а за название сдерут втридорога и прибавят два кружка маринованного огурца. Зять меня раз сводил в лучшую кухмистерскую Юрмалы и угощал беф-строгановым по-курземски. Надо же такое придумать! Подали через полчаса, а потом еще целую вечность не несли жалобную книгу. Я там такого понаписала, что Кашис подпись поставить побоялся, сказал, что он сам не курземец и не ему судить... Возьмем комплексный обед — дешево и сердито, а на остальные деньги — пивца, вам ведь в служебное время алкоголь запрещается.

За едой из нее нельзя было выжать ни полслова. Это, однако, ничуть не означало, что тетушка Зандбург держала язык на привязи, отнюдь нет, она непрерывно говорила о погоде, делилась воспоминаниями о довоенных ценах в ресторанах, когда человек за свои деньги еще был вправе потребовать вежливого обслуживания. Ее тонкое воспитание не позволяло ей перейти к разговору о деле до того, как будет подан кофе.

— Вы курите, не стесняйтесь, — радушно разрешила тетушка Зандбург. — В комиссионном тоже был один парень, который никак не мог спокойно сидеть без цигарки, то и дело вскакивал и выбегал покурить. Свою очередь чуть не пропустил. А вышел оттуда и вовсе скис. Оказалось, заграничные пластинки не принимают. Я даже знаю, почему. В них можно черт-те что насовать, как в наш радиоприемник. На одной скорости если играть, слышно какую-нибудь бугу-вугу. А на другой совсем другую песенку запоет, а то и вовсе — царский гимн. Помнишь, Теодор, тетку Чарлея, было такое кино, она музыкой шпионские донесения передавала... Я, конечно, ничего худого сказать про того юношу не хочу, вроде он вполне порядочный, будь у меня деньги, я бы у него выторговала какую пластиночку для внучки Расмы, больно уж она падкая на эти шлягеры.

Янис Селецкис в смущении молчал. А Яункалн, знавший расчетливую бережливость тетушки Зандбург, хотел отблагодарить за бесплатный обед.

— Я достану для вашей внучки новые записи. Но вы скажите, какое впечатление произвел на вас Гринцитис?

— Очень воспитанный человек. Записал все из паспорта, а на год рождения даже не взглянул. И на пишущей машинке жарит — почище иной барышни. Даже подпись уже стояла, чтобы мне лишнего не ждать, когда будут выплачивать деньги.

Инспекторы переглянулись и разом подались вперед.

— Вы не могли бы показать квитанцию? — спросил Селецкис.

— С превеликим удовольствием!

Тетушка Зандбург достала из сумочки вчетверо сложенный бланк, графы которого были заполнены на машинке. Чернилами были выполнены только две подписи — самой тетушки Зандбург и жирные каракули:

Э. Мендерис.

Лоцманша смотрела на работников милиции с нескрываемым превосходством. Первый свой козырь она выбросила как бы невзначай, с остальными решила не торопиться.