Гастролер

Медведь стал внимательно пересматривать папки и складывать их обратно в объемистый чемодан. На последней папке Медведь задержал взгляд. Это было досье казанского вора в законе по кличке Варяг, заведенное им еще в середине восьмидесятых.

Георгий Иванович развязал тесемки, пролистал несколько страниц… За эти годы он выучил содержимое папки почти наизусть. Варяг… Откуда же у тебя такая кликуха лихая, а, Владик? Варяг… Сильный. Решительный. Беспощадный. Пять лет назад для Варяга, по воле Медведя, началась новая жизнь — точно так же, как для самого Медведя новая жизнь наступила в мае восемьдесят третьего, когда воры схоронили на Ваганьковском кладбище гроб с «куклой» и поставили над свежим могильным холмом простую гранитную плиту с надписью «Здесь лежит Медведь». Сам он на свои похороны не поехал — сидел на этой даче в Кусковском парке и ждал известий от верного Ангела. Вот уже десять лет как сидит он безвылазно тут, в Кускове, за крепкими зелеными стенами своей двухэтажной крепости, крепко удерживая в дряхлеющих старческих руках сотни и тысячи невидимых ниточек, тянущихся во все концы России и далеко за ее рубежи.

Но теперь-то, видать, настоящая смерть не за горами. Хватит, пожил… Сколько ему натикало? Восемьдесят шесть. Ух! Ну и довольно, отжил свое. Сегодня ему предстоит важный разговор со сходом… Да и Егорушка одобрил его выбор. Если бы не могучий ум и кипучая энергия Егора — еще неизвестно, сложилась бы судьба Медведя так, как сложилась. Мог ли он шесть десятилетий назад представить себе, как все закрутится в его жизни после того случайного знакомства с Егором на Соловках… Впрочем, и до Соловков не добрался бы он, коли бы не еще одйа случайность — знакомство в Москве со Славиком… Вот так вся жизнь складывается из цепочки случайностей… Когда же его и Славика пути-то скрестились? Черт знает когда, еще до нэпа, в лихую годину военного коммунизма, в голодном и холодном восемнадцатом…

Да, много лет прошло с тех пор. Много воды и крови утекло… Прикрыв глаза и отставив пустую рюмку, Медведь откинулся на мягкую кожаную подушку древнего кресла. И поддавшись причудливому пируэту памяти, враз вернулся в почти уже позабытое детство…

* * *

Шел голодный восемнадцатый год. Гришка Медведев с приятелями пробирался в Москву. Хотя нет, до Москвы еще было далеко, потому что задержался он в Рыбинске, потом в Угличе… Его кругозор, тогда одиннадцатилетнего беспризорника, ограничивался базарной площадью в Вологде, где он родился и вскоре после рождения осиротел. Просто уж так судьбе удалось над ним посмеяться: спасаясь от облавы городовых, он запрятался в бочку из-под селедки, что стояла на подводе в рыбном обозе на Волгу. Там, на Волге, при перегрузке на баржу его и вытянули полумертвого из бочки, пропахшего тухлятиной. И уж совсем хотели бросить прямо на берегу на песок, но кто-то посчитал, что он еще, может, жив. Прополоскали его забортной водой, и остался Гришка Медведев при барже. А осенью сдали его в богадельню в Рыбинске. Но и оттуда, перекантовавшись холодную и голодную зиму, по ранней весне, едва только лед сошел с реки, он сбежал в Углич с ватагой таких же, как он, беспризорников и пошел промышлять на пассажирских пароходах мелким воришкой-обезьянкой… Пацаны постарше забрасывали его, шустрого мальца, с пристани на корму парохода, и Гришка, затаившись на нижней палубе между бухтами канатов и мешков с углем, высматривал добычу, а потом, улучив момент, при самом отходе парохода от причала хватал чужую сумчонку или узелок и прыгал с ним бесстрашно за борт на пристань, где «ловилы» должны были его поймать на лету, чтобы он не разбился. Хоть и обзывали его тогда «обезьянка Чи-чи-чи продавала кирпичи», но уважали за бесстрашие. При всем при том одет из всей пацанвы он был всегда лучше всех, чтобы боцман не усмотрел в нем бездомного оборванца и не вышвырнул за борт.

…Медведю припомнился один из его неудавшихся прыжков: его раскачали и забросили на пароход, и он незаметной мышкой проскочил на палубу. Дали последний гудок, швартовый отдал концы, и пароход стал медленно отплывать от причала. Гришка стремительно выхватил, под гудок, у зазевавшейся бабы лукошко полное грибов, и, заскочив на бортик, прыгнул на пристань. Он опоздал, пароход почти на метр отошел от пристани. И уже чувствуя, что он летит в пропасть, Гришка по отработанной привычке бросил лукошко «ловилам», а сам упал в воду между пристанью и пароходом, сильно ударившись о бетонную стену причала. Весь народ ахнул и кинулся смотреть, кто-то бросил даже спасательный круг, но Гришка не тронул его, а, стиснув зубы, барахтаясь в холодной воде, упрямо, рассекая воду цепкими гребками, поплыл к каменной стенке…

Из больницы, куда он попал с двумя переломами правой ноги, Гришка снова сбежал. Болячки заживали на нем как на собаке. За это его даже прозвали «живчиком».