Гастролеры, или Возвращение Остапа

Кинув лукавый взгляд на столь неординарную личность, Виолетта вздохнула, выдохнула следом, надувая при этом щёки. По-видимому, её терзал вопрос: «Не вляпалась ли я с этим красавчиком-пройдохой?»

– Ужин остыл! – всплеснув руками, она подалась на кухню, прихватив под руки своего неординарного гостя.

– Какая шикарная трапезная! – восторгаясь резным дубовым столом и стульями, воскликнул приглашённый к ужину гость.

На столе, источая парок, покоились две тарелки поджаристой, с коричневой корочкой картошечкой, а в фарфоровой ладье – салат из квашеной капусты с оранжевыми морковными прожилками.

– Такую капусточку помимо водки – смертельный грех! – напомнил Жульдя-Бандя, используя наущения почившего деда, для которого, правда, вкушение любой пищи, помимо водки, считалось смертельным грехом.

Виолетта виновато развела руками:

– Водки нет, только коньяк… – «Белый лебедь».

– Будем давиться коньяком! – усаживаясь на табурет и прильнув носом к тарелке с парящей картошкой, согласился гость. – Коньяк – наипервейшее средство от неврастении и самое эффективное нелекарственное успокаивающее. Категорически рекомендую.

– Наипервейшее средство от неврастении – работа. А ты не пробовал работать? – собеседница, слегка склонив головку, с напоённым сарказмом пытливым взором уставилась на гостя.

– Пробовал, не получается. Я так и не сумел найти с ней общего языка, хотя она любила меня больше, чем я её. Вероятно, мы не перешли с ней грань, открывающую настоящие чувства, когда вы не можете жить друг без друга. Я так и не нашёл в работе ничего интригующего, интимного, завораживающего и прекрасного. Она проста, пуста, монотонна, суетлива без меры… А почему только одна рюмка?! – Жульдя-Бандя отправил вопросительный знак в сторону симпатичной хозяйки.

– Я пообещала маме, что в рот не возьму, после того как высказала отчиму всё, что я о нём думаю.

– А никто и не настаивает!

Виолетта поняла свою оплошность, однако в своей промашке обвинила гостя, интерпретировавшего её слова в искажённом, хотя и более приземлённом смысле, за что, собственно, он и получил заслуженный укол ногтем указательного пальца между рёбер.

– А вот возьму и выпью! Только предупреждаю – я пьяная нехорошая! – застращала она, выставляя на стол ещё одну рюмку.

– В каком смысле?! – поинтересовался заинтригованный этим обстоятельством гость.

– Могу в морду дать.

– Статья сто девятая Уголовного кодекса – «Умышленное телесное повреждение, не опасное для жизни». Наказывается лишением свободы до трёх лет в санатории общего режима.

– Если я дам в морду, то повреждение будет опасным для жизни!

– Статья сто восьмая – «Умышленное тяжкое телесное повреждение» – от пяти до двенадцати годиков.

– Наливай, прокурор! Только мне половиночку, – распорядилась Виолетта, подвигая к гостю початую бутылку.

– У нудиста и прокурора много общего: один оголяет тело, другой человеческие пороки. Первый видит идеал в шлюхе, второй – в матери-героине, но матери-героине предпочитает всё же шлюху.

Жульдя-Бандя встал с подъятой рюмкой, что означало торжественность момента и что обязанности тамады он возлагает на себя.

– Я поднимаю бокал с этим благородным напитком, – он понюхал содержимое рюмки, походившее на нечто терпко-сладкое, будто запах застоялой в тазу воды, с ванильным сиропом, в котором неделей раньше вымачивали дубовые веники, что и отобразилось на физиономии. – За наше предприятие!

– Сначала пьют за знакомство, – напомнила Виолетта, с чем было трудно не согласиться.

– Это всё происки оптимистов и очкастых интеллигентиков, – гость снова заявил о себе как о философе. – Стереотипный подход к жизни уничтожает инициативу, в свою очередь уничтожающую прогресс, в свою очередь уничтожающий…

– Так, хватит! За ваше предприятие! – согласилась молодая женщина, так и не узнавшая, чему угрожает уничтожением прогресс.

– Мечта поэта! – отправляя в рот терпкую ядрёную капусту, констатировал философ, продолжая мысль. – Высшая точка научно-технического прогресса станет отправной к обратному процессу. Человечество изобрело умные машины, оградив себя от необходимости думать и развиваться, что станет началом конца. Люди станут тупеть, что мы сегодня и наблюдаем. Философы вымрут, как динозавры. Вымру и я.

Жульдя-Бандя на секунду прекратил жевать, отчего на кухне воцарилась трагическая тишина. Ему от чистого сердца не хотелось вымирать. Это не входило в его планы, к тому же он не мог просто так взять и осиротить ни в чём не повинное человечество в лице женской его половины. Гость в очередной раз наполнил коньяком рюмки, чему хозяйка уже не противилась.

– У меня родился тост! – он многообещающе воззрился в малахитовые очи Виолетты. – За великого мастера словесной импровизации! За…

– Ладно, хватит, мы уже в курсе, – остановила хозяйка гостя, давая себе отчёт в том, что легендарный орденопросец способен обратить тост в философский трактат. – А ты всё-таки хам!

– У меня и раньше относительно этого возникали подозрения, – с лёгкостью принял обвинительный вердикт Жульдя-Бандя, накалывая вилкой поджаристые ломтики картошечки.